Стеснительный Таддеус мгновенно вспыхнул. Резко развернувшись к вздрогнувшему Хонору, он молча указал сначала на него, потом на оковы, украшающие щиколотку Зарины.
— Понял я, понял, — пробубнил Хонор, нервно роясь в карманах своих брюк в поисках ключа.
— Делай это нежно, — прошелестела Зарина, поиграв бровями. Она положила левую ногу на правую, чтобы Хонору было удобнее освобождать ее от цепи.
— Готово, — спустя пару секунд сообщил юноша и отошел, недовольно наблюдая, как Зарина медленно встает и потягивается.
— Ох, да здравствует воля! — Девочка хлопнула в ладоши.
В следующее мгновение ее освобожденная левая нога взметнулась в воздух, и мокрый белый кед с грязевыми разводами по бокам с глухим хлопком врезался в челюсть Старшего Советника. Хонор издал какой-то неразборчивый всхлип, прежде чем его тело врезалось в кресло, в котором совсем недавно восседал Аселин, и, опрокинув его, стукнулось о пол.
— Новое правило игры: ограничил свободу — получил в бубен, — сказала Зарина, опуская ногу.
Таддеус ошарашено охнул. Из-за валяющегося кресла возникли руки. Пальцы вцепились в обивку, а затем появилась раскрасневшаяся от натуги голова. Волосы Хонора выбились из аккуратного хвоста и, мотаясь из стороны в сторону при каждом рывке, рассыпались по плечам. Наконец Старшему Советнику удалось принять вертикальное положение, хотя при этом его все еще пошатывало.
— Как же... я... тебя... ненавижу, — с трудом выговорил Хонор. На его лице выступила испарина, а попытка нащупать наличие повреждений в челюсти привела к жалобному воплю.
— Не забывай, Бюрократишко, око за око. — Зарина нагнулась и потерла щиколотку. — Признаюсь, я адски злопамятна. Так что кончай злить меня, обаяшка.
— Ротшильд. — Хонор тяжело сглотнул и сделал неловкое жевательное движение. — Теперь-то ты лицезрел истинную сущность девицы, которую вы собираетесь посадить на трон?
Таддеус печально замотал головой.
— Ничего не видел.
Услышав его слова, Зарина прищелкнула пальцами и ухмыльнулась:
— Черт! А монархия — это круто!
Глава 3. Лживые и беспомощные
Время пришло, пора пазл собрать,
Где остальные мне части сыскать?
Картинка не цельна, деталей в ней нет,
И где же потери? — А это секрет!
Где тот человек, что нашел мою злость?
Я радостен слишком, пропитан насквозь
Счастьем бесцельным, но так жить нельзя —
Погибну, без тормоза-злости в пучину скользя.
Время пришло, устал я искать,
Но ты же поможешь мне пазл собрать?
Мы две половины, хотим мы стать целым,
А может, кажусь я тебе слишком смелым?
Ты моя злость, моя половина,
Радость моя вполне объяснима,
Найди же меня, принеси мне деталь,
Картинка не цельна, о, как же мне жаль!
Но вижу тебя! Ты смогла отыскать
Дорогу ко мне, а я не смел и мечтать,
Что сможем мы вместе мой пазл собрать,
Ведь радость у злости теперь не отнять!
Таддеус Ротшильд задумчиво наклонил голову к левому плечу. Затем он проделал тот же фокус, но уже в другую сторону. Кивнув какой-то своей мысли, он провозгласил:
— Успокойся, Роуланд, никаких внешних повреждений не просматривается.
Хонор оставил тщетные попытки рассмотреть свое отражение в гладкой поверхности столика и хмуро воззрился на капитана.
— Да, забей, нытик. Жаль, конечно, но даже после моего возмездия ты умудрился остаться конфетным красотулькой, — поддержала Таддеуса Зарина. Она успела полностью оправиться после пребывания в статусе пленника и теперь занималась тем, что разминала затекшие мышцы.
— Причем тут внешность? — вскинулся Хонор. — Плевать на внешность! Меня беспокоит другое! Вдруг бы ты сломала мне челюсть, Змеюка? И что тогда? Мне нужна моя челюсть, нужна речевая способность! Я же оратор! Я, черт побери, посредник между моим архэ и народом! Мне с людьми контактировать нужно!
— О, поверь, если бы твоя челюсть изменила местоположение и ты бы стал страшным, как смертный грех, то коммуникативные способности тебя бы не спасли — народ все равно бы с воплями разбежался, — миролюбиво заметила Зарина, за что удостоилась воистину демонского взгляда от Хонора.
— Ты еще и ехидничать смеешь? — Старшего Советника буквально распирало от злости, вдобавок пламя гнева подогревала нескончаемая боль в пострадавшей челюсти. — Тебе бы сидеть и в молчанку играть, а не умничать, Змеюка. В моих страданиях повинна ты!