– Для последней исповеди.
– Вы католичка?
Инес кивнула.
– И ваш сын тоже?
На этот раз женщина промедлила, но, в конце концов, утвердительно кивнула. Нихэль задумчиво потянул занавеску. За ней обнаружилась дверь, начавшая подгнивать с нижнего края.
– Я не священник, но постараюсь помочь.
Инес устало кивнула и отвернулась. Нихэль открыл дверь и зашел, в последний раз оглянувшись. Женщина гладила мягкие русые волосы Виктора, а тот равнодушно смотрел на нее большими серыми, как у матери, глазами.
Помещение по размеру было еще меньше, чем первая комната. Даже потолок находился намного ниже, и создавалось впечатление, что он вот-вот рухнет. Нихэль вспомнил, что у дома с правой стороны была небольшая покореженная пристройка. Наверное, туда-то он и попал.
На столе в углу теплился огонек свечи – единственного источника света. У дальней стены стояла кровать. Нихэль еще не привык к такому слабому освещению, но все же разглядел силуэт на кровати. Посреди сероватых простыней лежал мальчик, на вид лет тринадцати, с ужасно впалыми щеками и утомленным лицом. Мужчина подошел поближе и различил прерывистое свистящее дыхание мальчика.
– Кто вы? – Тихий голос заставил Нихэля напрячься – он не заметил момента, когда мальчик открыл глаза.
– Нихэль Рош, – тут же представился он, внимательно глядя в лицо ребенка. В отличие от Виктора, он не был копией своей матери, лишь цвет волос слегка напоминал Инес. Карие глаза, скорее всего, доставшиеся ему от отца, следили за каждым движением Нихэля. – Я здесь по просьбе твоей матери.
– Вы священник? – тотчас спросил мальчик.
– Почему ты так решил? – в свою очередь задал вопрос Нихэль. Он обнаружил у кровати низенький стул и, придвинув его, сел. При этом взгляд его скользнул по накрытому простыней телу мальчика и наткнулся на высунутые ступни, ужасно отекшие и кажущиеся ненастоящими.
– Мама ярая католичка. По крайней мере, она так думает. – Мальчик говорил спокойно, иногда прерываясь, чтобы судорожно вздохнуть. – На смертном одре человеку нужна последняя исповедь.
Нихэль моргнул и пригляделся повнимательнее. Нет, ему не показалось, на изможденном болезнью личике мальчика не было и тени смирения к своей судьбе. Но между тем он был безмятежен и спокоен, словно олицетворение штиля, а в глазах светился ум и понимание.
– Ты не боишься, – заключил Нихэль.
Мальчик усмехнулся. На свет выглянуло то озорное и непосредственное выражение, которое, наверное, всегда присутствовало на его лице до болезни.
– Не хочется терять времени на страх, – сообщил мальчик.
– А ты смелый, эээ…?
– Атаназ, – подсказал мальчик. – Я Атаназ Поль.
– «Атаназ» переводится как «бессмертный».
– Да. – Губы мальчика тронула усмешка. – Не правда ли, ирония судьбы?
Нихэль промолчал.
– Наверное, вы принесли с собой елей, – задумчиво пробормотал Атаназ. – Мама бы хотела, чтобы совершилось это таинство, прежде чем приступить к исповеди.
Мальчик говорил о елеосвящении, таинстве, служащем духовным врачеванием от недугов телесных и дарующем больному оставление тех грехов, в которых он не успел раскаяться.
– Я не священник. – Нихэль развел руками. – Прости, что обманул твои ожидания.
Атаназ уставился на него.
– И о чем же тогда моя мама вас попросила?
– На самом деле я сам вызвался помочь, так как ни один священник не смог добраться сюда.
Мальчик чуть слышно хмыкнул, но тут же поперхнулся.
– Я не могу вам исповедаться, – сказал Атаназ с едва различимой грустью в голосе.
– Да, но мы можем просто поговорить.
Подумав, мальчик кивнул:
– Верно.
Он чуть сдвинул голову в сторону и несколько смущенно сообщил:
– Знаете, на самом деле совершать елеосвящение нельзя в любом случае.
– Почему же? – Нихэль поудобнее устроился на маленьком стульчике и принял вид человека, готового услышать все и обо всем.
– Елеосвящение можно совершать только над верующими.
– Как и любое таинство, – согласился Нихэль.
– Но я не настолько верующий, как думает моя мама. Получается, я лгал ей. Это грех?
Мужчина выпрямился на стуле и задумчиво наклонил голову.
– Мне сложно анализировать объективно. Я ведь тоже не святой. Но в данных обстоятельствах тебя сложно упрекнуть в потере веры.
Атаназ усмехнулся:
– А вы черствый человек, господин Рош.
– Я просто думаю, ты не из тех людей, которые любят, когда их утешают.
Улыбка мальчика погасла.
– Да, все верно.