Киваю в ответ. Ничего не логичного в словах своей хозяйки не вижу.
- А у нас некоторым жёнам дополнительно приплачивают из особого фонда, и слава богу, не из местного. Да ещё как, говорят, приплачивают, по северным расценкам.
Похоже, вид у меня до сих пор недоумевающий, если Семёновна терпеливо начинает разъяснять мне:
- За всеми нашими гениями в быту пригляд нужен, потому что в этом вопросе они никакие. Тем не менее, прислуги не терпят по моральным критериям. Потому как все мы вышли из социализма, где человек человеку друг, товарищ, но никак не слуга. А заботы все хотят. И разрешить подобное противоречие способна лишь женщина универсальной профессии - жена. Она и повар, и прислуга, и мать, ну, и любовница одновременно.
- Извращением попахивает, - смеюсь я, - если все в одном флаконе, и мать и любовница.
- Не передёргивай, - хмурится моя Семёновна, - Ведь понимаешь, о чём говорю. "Мать" и "Любовница" в этом контексте не конкретные...
- А условные понятия, - подхватываю я, подчёркивая, что всё понял.
- И вообще, понятие "любовь", чтобы ты знал, для многих наших не пустой звук или расхожий литературный термин. Творец он вообще от любви зависим. Ему требуется постоянно быть влюблённым. Так, что подобные истории, что произошла сегодня с математиком, ты ещё увидишь и не раз.
- Вы хотите сказать, что этот школьный математик тоже из гениев? - сомневаюсь я.
- У него несколько серьёзных научных работ. Одна из них, если верить моей всезнающей подружке Верке, посвящена криптографии. Что он. Ты на нашего художника посмотри. Тот только официально женат четыре раза. Там где гении, там любовь. Это два безумства. Это нормально.
- Так вот почему на вывеске на въезде под "Царёво" "Санта-Барбара" приписано, - смеюсь я.
- Да? - удивляется в свою очередь Семёновна, - Не видела. В следующий раз поеду мимо специально посмотрю. Ха, "Санта-Барбара"! А что, точно подмечено.
- И всем жёнам здесь приплачивают? - вновь возвращаюсь я к волнующей меня теме.
- Нет, конечно. Кто по своей воле за нашими талантами сюда приехал, тот на общих основаниях. А есть те, кого убедили поехать сюда вслед за мужем, лишь посулив зарплату на отдельный счёт.
- А что такого жена математика твердила про полгода?
- Говорят, подчеркиваю, говорят, что таким жёнам по контракту запрещено самим бросать мужей. А если тот сам уходит к другой, она обязана ждать его полгода. Вдруг у того не сложится на стороне, и он захочет вернуться назад. Тогда она обязана принять его.
- Варварство, - осуждаю я.
- Бизнес, - не соглашается Семёновна.
НАЧАЛЬСТВО
Без начальства прожить невозможно, точнее нереально. С детства тобой командуют сначала родители, потом учителя, сержанты и офицеры в армии, начальники на производстве либо какая-нибудь старшая офисная сука. И ты вроде бы стараешься освободиться от их надзора и распоряжений, пыжишься сам стать начальником, обзаводишься брюшком, очками и лысиной, самому себе и окружающим кажешься значимым и вдруг осознаёшь, что над тобой всё ещё есть другие начальники. Полностью свободным может быть лишь отшельник. Но жизнь его скудна, уныла и характерна отсутствием горячей ванны.
Думаете это мои умозаключения? Мне ещё рано размышлять на подобные темы. Подобные сентенции выдал старик Егорыч, местный охальник и затычка к каждой бочке. Говорят, да он и сам не отказывается от этого, что своим новым названием, в смысле - Царёво, посёлок обязан ему. Кем был Егорыч в прежней жизни не знала даже Вера Пална, Он один из старожилов посёлка, жил здесь задолго до того, как она и моя хозяйка перебрались сюда.
У него самый колоритный дом в посёлке, с резными наличниками и флюгером в виде Буратино.
- Это не Буратино, а Пиноккио, - поправлял несведущих Егорыч.
- И в чём разница? - не понимали его, - Один русский, другой итальянец?
Егорыч с лукавой улыбкой пояснял:
- Буратино - простой шкодный пацан, а Пиноккио - прообраз полиграфа. Чем длиннее нос, чем чудовищней его враки. А в виде флюгера, он ещё и памятник всем чиновникам. У них врождённый дар держать нос по ветру.
Слушавших его разинув рот, Егорыч обычно добивал:
- Это лично моё видение. Хотя некоторые, не буду показывать на них пальцем, считают, что это своеобразный памятник партийным лидерам. Вы не в курсе, что большинство из них раз в год ложатся под нож для коррекции носа. Нет? А вы поспрошайте.
Скорее всего, за длинный язык Егорыч и отмотал свои восемь лет колонии. Его фамилию я видел в списках, бывших осужденных, среди бумаг Кузьмича.
Мы сидим с ним на скамеечке у автобусной остановки. Я караулил жениха-уголовника, что должен был приехать к Нинке Зайчихе, а старик дожидался свою бабку из района. Та поехала в собес по каким-то делам.
- А бродяги? - не соглашаюсь с ним я.
- Бродяги? - переспрашивает Егорыч, - Так для них каждый постовой начальник. Захочет, посадит, захочет по шее надаёт.
- А у царя какой начальник? Есть вообще? - от скуки продолжаю пытать подвыпившего философа.
Дед уже уговорил чекушку местной самогонки, чтоб веселее ждать свою половинку.
- И у царей он имеется.
- Бог?
- Может и бог, только его никто не видел. А вот начальник в виде долга обязательно присутствует. Долг перед отечеством, долг перед потомками, долг перед историей. Получше любого надсмотрщика работает.
- А если не царь, правитель не наследный, выборный? Долг перед обществом?
Егорыч хмыкает:
- У выборного или диктатора, например, самый главный начальник имеется, по имени "страх", страх место своё потерять. Именно он диктует правителю как жить и что делать.
Плакал по Егорычу сто первый километр крокодиловыми слезами. Хотя, почему плакал? Мы-то где?
И у меня, хоть я и жил как бы на выселках, своё начальство тоже имелось, номинальное и фактическое. Номинальное находилось в двадцати километрах отсюда в райцентре и особо не докучало, занятое больше своими проблемами, чем заботами устроить сельскому участковому адову жизнь. Общих показателей я не снижал и про меня благополучно забывали, точнее закрывали на мой участок глаза. А если кто начинал вдруг активно завидовать, что я слишком блатной, а значит меньше всех пашу, то начальник управления быстренько промывал завистнику мозги. Вместо ежедневных совещаний я ездил в район раз в неделю, где без всякого удовольствия окунался в бестолковую деятельность управления. Добирался я до райцентра на Кузьмичёвом Урале, хотя мог бы и на личной BMW. Плевать я хотел на усмешки коллег за мой драндулет, меня это просто прикалывало. Участковый на мотоцикле, как в старых фильмах.
Моим фактическим начальником являлся замглавы поселковой администрации Матвеев. Геннадий Александрович в отличие от главы поселкового совета, пузатенького мужичка с мутными глазками, был гораздо представительней. Метр восемьдесят пять роста, широкоплеч, подтянут, всегда в отглаженном костюме и кипельно-белой рубашке. Он напоминал второго секретаря из рассказов отца. В до перестроечную эпоху в союзных республиках вторыми секретарями обязательно были русские. Первыми секретарями числились представители той или иной народности, а основную работу вели те, кто в ней понимали, то есть замы. О чинах Матвеева я не любопытствовал, но, думаю, встретил бы его в родном управлении в звании не ниже подполковника.
Матвеев тоже в мои дела особо не лез, видя, что я и сам справляюсь. Иногда он вызывал меня для беседы, где я ему докладывался. По тому, как он слушал и по ходу моего рассказа комментировал, в поставщиках информации (стукачами называть жителей Царёва почему-то у меня язык не поворачивался), у него недостатка не было.