Кришна переложил кое-какие документы на столе и достал потускневшую серебряную рамку с выцветшим черно-белым фотографическим портретом.
— Это его мать, Анна Херцог.
Нэнси подалась вперед и внимательно вгляделась в фотографию. Женщина средних лет в белой закрытой блузе, красивая, со светлыми волосами, стянутыми в пучок, темными глазами и высокими скулами; кожа очень бледная, полупрозрачная. Нэнси взяла у Кришны снимок.
Какое горе — потерять мужа, не успев родить ребенка. Каково это — растить дитя, зная, что муж не вернется, а Европа в огне? Анна Херцог, наверное, была сильной женщиной — такой она и выглядела, несмотря на нежный облик. Но тогда очень многие оказались в ее положении. У людей того времени притязания были скромнее: они хотели выжить и избежать ужасов войны. Величайшей победой было выжить. Продлить жизнь хотя бы на один день. Нэнси опустила фотографию на стол.
Кришна продолжил:
— Странное дело: хотя воспоминаний о Германии у Антона не сохранилось и провел он в этой стране лишь первые несколько недель жизни, он всегда оставался настоящим немцем.
Кришна встал и подошел к столу Херцога, так заваленному бумагами, будто перед отъездом их владелец вытряхнул из ящиков все документы.
— Судите сами: стихи Гёте, поэмы Шиллера, Ницше — «Так говорил Заратустра».
Нэнси тоже поднялась на ноги и пригляделась к столу Херцога — там в беспорядке были разбросаны потрепанные томики немецких классиков. Это наводило на мысль, что здесь работал человек, страдающий ностальгией. Нэнси представила себе, как он слушает сюиты для виолончели Баха и читает «Фауста» поздней ночью, мысленно уносясь далеко-далеко от знойной и душной Индии.
Кришна продолжал рассказ. Он заметно увлекся, будто в одно мгновение забыл наставления Дэна Фишера.
— Дело не только в книгах. Его душа и характер были истинно немецкими. Я считаю, что Антон обладал всеми положительными качествами, присущими немцам: азартом, строгостью и огромным энтузиазмом. Когда он отстаивал свою точку зрения, это напоминало стихийное бедствие. А когда рассказывал о Вселенной и роли человечества в жизни планеты, то походил на настоящего гуру. — Кришна поднял на Нэнси глаза и улыбнулся. — Только немец способен на такое! А еще он был музыкален, очень музыкален. Прирожденный пианист.
Нэнси задумалась. Жизнь порой так жестока к людям: разрушает их семьи, вынуждает покидать родину и разрывать семейные узы. Херцог был легендой для многих, однако сейчас, обводя взглядом беспорядок на его столе, навевающее печаль фото его матери и коллекцию немецких книг, Нэнси видела человеческую сторону легенды, и у нее отчего-то возникло убеждение, что он был глубоко несчастен.
— У Антона была подруга?
Странно спрашивать такое о человеке, которого она боготворила.
— Нет. Я не в курсе. Во всяком случае, ничего серьезного не было.
Нэнси вновь выдержала паузу, однако Кришна не захотел развивать тему.
— Вообще никого?
— Антон не гей, если вы это имеете в виду. Подружки у него появлялись, но не часто и не всерьез. Такого рода, что их не назовешь интеллектуальными компаньонами. Были и другие женщины…
Нэнси тяжело вздохнула, ничего не понимая. Разве «немецкая натура» Антона или что-то другое имеют отношение к тому факту, что ее потащили в участок, обвинили в тайном сговоре с ним и в шпионаже? Грустный пожилой человек, одиночка, влюбленный в Тибет. Что же еще они хотели узнать? Возможно, больше ничего и нет. Затем ее взгляд вдруг упал на самую потрепанную книгу, удостоенную места в центре стола. Похоже, этот том листали с завидной регулярностью.
— А это?
Кришна посмотрел на Нэнси.
— Это «Ицзин», или «Книга перемен». Вне зависимости от обстоятельств Антон пользовался ею каждый божий день.
— Я слышала о ней. Это ведь книга для гаданий?
— Что вы, это не просто книга для гаданий. Скорее, это библия Азии.
Нэнси смутилась. Она мучительно сознавала свое невежество в отношении Индии и азиатской культуры.
— В самом деле?
— Да, это судьбоносная книга.
— Вот как? О чем же она?
Кришна немного помедлил, затем решительно проговорил: