- Да отвали ты от меня, мамонт мезозойский, - простонал Егор, с трудом выдергивая из-под замполита онемевшие ноги. - По-твоему выходит, я должен терпеть все его вывихи и бзики? Уж извини: где сядет, там и слезет...
- Ты не прав, старпом, - Колбенев, как бы успокаивая, положил Непрядову на живот ладонь, - никогда не бывает разумным то, что делается сгоряча. Справедливо или нет, но ты унизил Чижевского, а он потом всё-таки отыгрался в седьмом отсеке на старшине Сенине.
- Каким это образом?
- Простым. Придрался к Сенину из-за какого-то пустяка и учинил разнос. А тот, в свою очередь, не стерпел, повёл себя вызывающе. Ну и пошло поехало, - Колбенев покачал головой. - Ты, Егорыч, разберись-ка во всём этом деле толком. Вот прямо сегодня вечером, либо завтра. Лады?
Непрядов со вздохом кивнул.
35
Только ни в этот день, ни на следующий и даже ни через неделю поговорить с Сениным не представлялось уже никакой возможности. Не успел Колбенев задвинуть за собой дверь, вновь оставляя друга наедине с его мыслями, как ревун охрипшим голосом сыграл боевую тревогу. Лодка оказалась в районе оперативных действий кораблей седьмого американского флота. Оставаясь невидимой и потому неуязвимой, она много дней и ночей несла на глубине боевое дежурство, лишь изредка подвсплывая в ночные урочные часы для сеанса радиосвязи или же на подзарядку батарей. Где-то совсем рядом пролегали оживлённые морские трассы. На горизонте нередко возникали силуэты скоростных пассажирских лайнеров, неповоротливых и громоздких сухогрузов, по самую рубку, тяжело сидящих в воде танкеров. Какие только флаги больших и малых морских держав не представлялись в перископе. Но среди пёстрого разноцветья геральдических полотнищ милее и желаннее всех был всё-таки алый цвет. От него невидимыми флюидами всякий раз исходил настойчивый зов далёкой родины - будто любимая женщина, сорвав с головы косынку, издалека махала ею, посылая привет.
Некоторым матросам, в знак чрезвычайного поощрения, разрешалось иногда прильнуть глазом к окуляру. Егор глядел на своих ребят и диву давался, какими неузнаваемо одухотворёнными в эти мгновенья становились их лица. Неизбывная тоска и грусть начисто стирались приливом восторга и радости от свидания с плавучим островком родины. Бездна сокровенных чувств и переживаний делала ребят счастливейшими людьми, и тогда, быть может, у самых усталых из них неизменно появлялось второе дыхание, а корабль приобретал дополнительный запас прочности. Самому же Егору яснее ясного становился смысл той самой "сверхзадачи", ради которой они долгие месяцы несли свою вахту на глубине. Мелочной и ничтожной казалась теперь его стычка с Чижевским, он теперь и думать о ней забыл, с головой занятый своими старпомовскими делами и заботами.
Корабли надводной армады упорно патрулировали один и тот же квадрат, простиравшийся на несколько десятков морских миль. Здесь находился оживлённый перекрёсток морских путей из разных континентов. На штурманском планшете у Савелия Тынова чётко был обозначен каждый корабль, державшийся в ордере. Лодка же находилась чуть в стороне, жадно впитывая гидрофонами шумы чужих винтов. По тому, как спокойно позванивали в наушниках посылки чужих гидролокаторов, акустики ничуть не сомневались, что лодка оставалась необнаруженной. Это давало подводникам ощутимые преимущества. Во всяком случае Крапивин, неотлучно находившийся в центральном, пока что считал себя хозяином положения.
Ещё накануне, удачно нащупав слой скачка, лодка поднырнула под него и сразу стала недосягаемой для ультразвуковых пальцев корабельных гидролокаторов. Егор вспомнил, что Христофор Петрович в таких случаях неизменно говаривал: "Главное для подводника, это бестолку не высовываться, и тогда, как хитрая Несси, доживёшь до глубоких седин... - впрочем, тут же добавлял: - Но уж коль пробил твой золотой час, в атаку выходи с неустрашимостью нарвала".
День уже был на исходе и близились южные сумерки, когда два самых крайних в ордере фрегата повели себя как-то странно. Оторвавшись от основного "стада", они резко уклонились в сторону лодки. Но та держалась на прежней глубине и к тому же вполне надёжно была прикрыта слоем скачка.
- Вот суки! Неужели какую-то новую сверхпробивную аппаратуру сварганили? - предположил штурман; в сердцах он даже замахнулся на планшет, как бы собираясь прихлопнуть помеченные на нём фрегаты ладонью.
- Спокойно, Савелий Мироныч, - урезонил его Непрядов. - Не надо так обзывать вероятного противника, тем более, что он всё равно вас не слышит.
- Так и не обидится, - отвечал старший лейтенант. - А может, им просто икнётся, а то и боком выйдет - у меня жёлтый глаз.
- Шум винтов по пеленгу тридцать пять! - вдруг доложил акустик, для большей убедительности выглянув из рубки.
- Классифицировать цель! - распорядился командир.
Немного поиграв маховиками настройки шумопеленгатора, акустик сообщил, что по характеру и тональности шумов приближается транспорт.
Прошло некоторое время, пока штурман вычертил замысловатые глиссады курсировавших кораблей.
- Ах, паскуды! - опять не удержался он, тыкая карандашом в ватман. Да они вроде гоняют эту транспортюгу, как борзые зайца.
- Не вроде, а так и есть, - заключил командир, заглядывая через плечо штурмана. - Своего так не стали бы преследовать, - и тотчас приказал всплывать под перископ.
Стрелка глубиномера, медленно разворачиваясь, поползла к нулевой отметке. С шипением заскользил вверх густо смазанный ствол перископа. Как только из трюма выползла тумба, Леонид Мартынович заученным движением откинул рукоятки и впился взглядом в окуляр. Потанцевав немного у перископа, он подозвал к себе Непрядова.
- Посмотри, Егор Степанович...
Егор прильнул бровью к резиновому тубусу. Увеличенные линзами изображения фрегатов отчётливо выделялись на сиреневом фоне вечереющего моря, даже бортовые номера пропечатаны как проверочные знаки на таблице окулиста. Фрегаты с обеих сторон наседали на сухогруз, вынуждая его остановиться. Но судно продолжало идти своим курсом, не сбавляя ход и не выказывая ни малейшего желания повиноваться - капитан был с характером. В глаза бросилась отчётливая надпись на крутой судовой скуле: "Псковский комсомолец".
"Земляк, братишка... - с быстротой молнии мелькнуло в голове. - Вот когда оттянуть бы всю эту свору на себя, если б только можно было..."
И словно угадав его мысли, на фрегатах всполошились. Оба корабля, оставив сухогруз в покое, начали расходиться. Они ринулись курсом на лодку, стараясь взять её в клещи.
- Право на борт, глубина 30 метров, - встревоженно отреагировал командир. Стало ясно, что фрегаты теперь всерьёз и надолго увяжутся за лодкой. Да и вся армада, надо полагать, потеряет прежний покой. Откуда же им знать, сколько здесь может находиться чужих субмарин и что на уме у их командиров...
Фрегаты приближались, посылки гидролокаторов сыпались уже в избытке. Они вызванивали корпус, будто в него бросали пригоршни монет. Вскоре один из кораблей прошёл над самой рубкой. Отчётливо послышался до омерзения надсадный гул и посвист мощных турбин. В центральном все взгляды на какое-то мгновенье невольно обратились к подволоку, словно через толщу воды можно было разглядеть чёрную тень нависавшего днища.
Лодка снова резко изменила глубину и курс. Турбинный гул отдалился. Корабли разворачивались, на пределе вписываясь в глиссаду, чтобы лечь на новый галс.
Дышать становилось всё труднее. Донимала жара. От сгустившейся духоты не спасала даже регенерация отсечного воздуха. Казалось, люди работали на пределе сил, и не было теперь ни у кого желания иного, чем разом выжать из подвластной техники весь её спасительный ресурс и уйти от погони.
Егор ни у кого не видел в глазах ни растерянности, ни страха. Экипаж сомкнулся в едином напряжении ума, нервов и мускулов. И теперь уже невозможно было разъять или поколебать его, прежде не уничтожив...
В центральном все взгляды невольно обращались к командиру. Леонид Мартынович не нервничал и не суетился, лишь бледность на его спокойном, интеллигентном лице давала знать, как он всё же встревожен. Конечно же, командиру приходилось труднее всех: ему верили, оттого что не могли не верить. Никому и в голову не могло прийти, что Крапивин, как все смертные, может ошибиться, сделать что-то не так, как должно. Что бы там ни случилось, командир всё предвосхитит и всё превозможет. Но кому какое дело, сколько у него на лице появится потом морщин или седины в волосах - лишь бы выстоять, да всем домой вернуться живыми и невредимыми.