- Ешь, ешь - это ведь от щедрот землицы твоей родной, наречённой издревле Укромовым селищем.
- Разве я не в Севастополе родился? - напломнил Егор.
- Конечно же нет, - убеждённо ответил старик. - Когда Оксана собиралась тобой разродиться, Степан со своим кораблём в дальний поход куда-то ушёл. Она собралась налегке, да и приехала к нам в Укромовку. Матушка Евфросинья Петровна, бабка твоя, так и ахнула.
- Чего ж это она ахнула?
- Так не ведали мы, что Степан-то наш женился, да ещё какую красавицу взял: лицом кругла, черноброва и статью что белая лебедица. В нашем родном дому и появился ты на свет Божий.
- Ну и чудеса, - изумлённо произнес Егор, не в силах переварить услышанное.
- Истинно глаголешь, - согласился дед. - Чудес в нашем непрядовском роду хватает...
- Но отчего ж тайна была, что отец женился? - допытывался у деда Егор.
Старик отчего-то медлил с ответом. Запустив пятерню в густую бороду, он сосредоточенно размышлял. В его глубоко посаженных внимательных глазах отразилась какая-то давнишняя скорбь, не то обида.
- Всего так-то вот за один вечер и не перескажешь, - произнёс он. Думал, что сперва ты меня пытать станешь, почему я священнослужитель?
- И об этом тоже, - подтвердил Егор.
Печаль в дедовых глазах сменилась теплотой, и он сказал:
- Ты вправе меня обо всём этом спрашивать, а я обязан тебе как на духу ответить.
- Да не бойтесь, дед, - нашёлся Егор. - Я не стану приставать к вам с вопросом, есть ли Бог...
Старик добродушно засмеялся, глаза его прослезились.
- И на том спасибо, что нам не надо без толку в ступе воду толочь. Ты, чадо мое, совсем ещё молод и по-другому воспитан, нежели я. Иное поколение - иные взгляды на жизнь. А мне уже поздно в чём-либо переубеждаться. Стар я и весь в прошлом... К тому же адмиралу вашему благороднейший, большого и светлого ума человек - слово дал, что покамест в разговорах с тобой не буду касаться вопросов теологии. И он прав. Промеж нас и других тем хватает.
- Дед, - Егор тронул его плечо рукой. - И всё ж почему вы стали попом, а отец пошёл на флот?
- Почему? - переспросил дед с каким-то таинственным прищуром. - А знаешь ли ты, что роду нашему Непрядовскому за триста и более того лет, что все пращуры твои из поколения в поколение по наследству становились священниками? Не суди их за это с высоты века нынешнего. Но постарайся же воззреть в века минувшие, ибо в тебе их непрядовская кровь течёт. Не токмо попами - когда надо, умели они и неплохими воинами быть. Бились они с пришлой ратью Стефана Батория, а ещё раньше - с ливонскими рыцарями. Фамилия твоя древнейшая - Непрядов - думаешь, сама по себе появилась? Это ведь Непрядва. Есть на Руси такая речка, - и дед вопрошающе глянул на внука.
Тот кивнул, мол, знаю, что есть.
- Вот видишь, - продолжая старик. - А ведь в давние времена прозвища просто так в народе не давали: великий смысл порою в том заключён был. От отца к сыну, от деда к внуку - так и восходил корнями от земли своей народ русский.
- Расскажите лучше об отце, - попросил Егор.
- Да и что же рассказать-то?.. - озадачился дед. - Недолгая жизнь его у меня как на ладони лежит. Все денёчки его перебираю в памяти, будто чётки. Но снится он мне по ночам всегда маленьким... Озорной рос, бедовый. Я уже тогда понял, что не суждено ему унаследовать родовую стезю. Да я и не неволил его: всяк сам волен выбирать свою дорогу. Когда-то у нас в Укромовом селище он был вожаком, первым заводилой... Ребята горой за ним. Строили коммуну, лихие песни пели, шумели на сходках. Всю тысячелетнюю Укромовку переворачивали на свой лад. А как яростно он со мной спорил! Эх, Степан, Степан, отчаянная твоя головушка... - дед печально улыбнулся каким-то сокровенным мыслям, припоминая былое. - Однажды потребовал, чтобы я сложил с себя свой сан, а в храме устроил бы избу-читальню...
- Ну и что же вы? - нетерпеливо спросил Егор.
Старик лишь горестно развёл руками.
- После этого Степан сказал, что я ему больше не отец, а он мне - не сын, - тихо вымолвил дед и выжидающе поглядел на внука. Но тот молчал, и старик успокоился, продолжив:
- Я и не обижался на него. Потому что время было такое...
- Но вы помирились?
Старик отрицательно покачал головой.
- Вскоре он добровольцем пошёл в моряки, и с тех пор я больше никогда не видел его. Правда, бабку твою он по-сыновнему нежно любил и письма ей слал. Со мной вот только общего языка не находил. Но думаю, не на столько уж Степан возненавидел сан мой, чтобы нам всю жизнь врагами быть. Мы бы с ним о многом ещё поспорили, останься он жив.
- Теперь я за него с вами поспорю, - пообещал Егор.
- Спорь, внучек. Только не бросай меня.
- Не брошу, дед.
Со вздохом облегчения старик вновь притянул Егорову голову к себе.
Ни дед, ни внук даже не заметили, как время их свидания подошло к концу. Егору пора было возвращаться в училище, а деду - собираться в обратный путь, поспешая в родную деревеньку, утопавшую на Псковщине в глубоких снегах. Они рапрощались, но прежде Егор пообещал, что на зимние каникулы непременно приедет в Укромово селище.
Уложив в авоську дедову снедь, Непрядов вышел из гостиницы и припустился бодрой рысью по улице. Приходилось торопиться, чтобы не опоздать.
Куранты уже начали отзванивать в динамике полночь, когда Егор, еле переводя дух, протянул дежурному увольнительную. Тот, не глядя, сунул её в ящик стола и махнул рукой - проваливай.
Непрядов разделся, заправил на вешалке шинель и вместе с дедовой авоськой осторожно вошёл в кубрик. Ребята спали, судя по стоявшей тишине. При синем свете ночника он пробрался к своей койке. Подумал, что авоське лучше всего полежать до утра в рундучке. Только взялся за скобу дверцы, как вспыхнул свет и весь второй взвод, притворявшийся спящим, повскакал с коек. Ребята принялись поздравлять Непрядова, от души радуясь за него. Курсанты уже знали, что нашёлся его родной дед. И от такого внимания Егор немного растерялся, даже растрогался, не находя ответных слов.
- Хорош гусь, - проговорил Кузьма, бесцеремонно вытряхивая свёртки из авоськи на койку. - И ты хотел такой харч сожрать под одеялом?
- За кого ты меня принимаешь, Кузьмич! - едва не обиделся Егор. - Это ж на всех.
- Тогда не смею отказаться, - сказал Кузьма и впился крепкими зубами в жареную курицу. Принялись дружно жевать и ребята, кому что досталось. Разумеется, никто из них не был голоден. Флoтcкий харч всегда славился повышенной калорийностью. Но так уж повелось по первому году службы: сколько не корми салажонка, ему всегда хочется есть - даже ночью, когда весь прочий служивый люд предпочитает спать.
- А выпить у тебя не найдётся? - на всякий случай полюбопытствовал Кузьма.
- Была вишнёвая наливка, - признался Егор. - Но я не взял её, почти полбутылки в номере осталось.
- Ох, предатель! - простонал Обрезков. - Хоть самому беги за ней.
- Как дед? - спросил Вадим, стараясь из банки выудить зубной щёткой солёный грибок.
Егор показал большой палец, как бы говоря, мировой старик.
- Эй, милорд! - позвал Кузьма оставшегося лежать на койке Чижевского. - Курочки не желаешь? Поторопись, а то протабанишь.
- Благодарю, сыт, - лениво позёвывая, отозвался Эдик. - А ладаном, вообще-то, она не пахнет?
- Вообще-то, от ладана лишь чертей в ночь под Рождество воротит, уточнил Кузьма.
Кубрик взорвался дружным хохотом.
Чижевский уязвлённо зыркнул и повернулся спиной. Вскоре кубрик угомонился, свет погасили, и ребята начали засыпать. А к Егору сон долго ещё не шёл. Обида на Чижевского прошла. Скоро он и думать о ней перестал. В мыслях Егор снова и снова возвращался к встрече с дедом своим, Фpoлoм Гавриловичем, вспоминая его спокойный, не по-стариковски сильный голос, приятный запах ладана и сушёных трав, исходивший от его бороды. И Егор отчего-то уж не казался самому себе таким серьёзным и раньше времени повзрослевшим, как прежде. Он будто возвращался в безмятежное, навсегда утраченное детство, которого ему так мало досталось. И сама жизнь его, простая и понятная, теперь начиналась заново.