С моря порывами задувал шквальный ветер, снежная крупчатка шрапнелью секла лицо, слепила глаза. Мороз будто клещами прихватывал за уши. Хотелось припуститься трусцой, чтобы поскорее попасть в тепло.
Протоптанная в снегу дорожка вела к одноэтажному кирпичному дому с плоской крышей, прятавшемуся в соснах. Утро было сумеречным, затяжным, и потому в окнах горел яркий свет, из печной трубы по-крейсерски горделиво валил густой дым.
С громким топотом, сбивая с шинелей перчатками снег, все четверо ввалились в прихожую. Не успели раздеться, как из соседней комнаты раздался нетерпеливый голос Гурия Николаевича:
- Боевая тревога, торпедная атака!
Сбросив шинели, корабельный боевой расчёт поторопился занять места по расписанию.
Непрядов уселся за маленький столик в углу комнаты, сбоку от торпедного автомата стрельбы. В мгновенье раскатал планшет, придавив его по краям свинцовыми грузиками, разложил штурманский инструмент. Лаевский тем временем крутил маховички аппарата, вводя в решающее устройство исходные данные для атаки. Помощник, продолжая болезненно поёживаться, "колдовал" над номограммами.
Жадов захлопал в ладони, поторапливая и требуя внимания.
- Есть цель, - как бы с ленцой и негромко доложил акустик. - Курсовой шестьдесят пять справа! Дистанция...
- Право на борт! - скомандовал Жадов. - Первый замер. Товсь... Ноль!
- Товарищ командир, рекомендую курс на сближение двести сорок, подсказал Егор.
- Вы уверены, штурман? - отозвался Жадов каким-то недовольным, жестяным голосом.
Егор на всякий случай бросил взгляд на планшет и подтвердил без тени сомнения:
- Двести сорок.
Гурий Николаевич стремительно шагнул к Непрядову и, заглянув через его плечо в планшет, скомандовал:
- Ложимся на курс двести сорок один, глубина тридцать.
Егор лишь скривил губы от такой мелочной поправки. Но его самолюбие не было ущемлено больше, чем у других. Не менее придирчиво командир проверял работу помощника и едва не висел на плечах у акустика.
Давно расчёт не помнил такой напряжённой, нервной тренировки. Атаки следовали одна за другой, все более усложняясь. Сердитыми шмелями гудели приборы. От боковой панели торпедного автомата стрельбы на Егора дышало жаром, как от раскалённой дедовой печи. Хотелось глотнуть ледяной воды, вдохнуть свежего воздуха.
Без передышки работали часа два. В соседних комнатах, где тренировались расчёты с других лодок, за это время успели дважды перекурить.
- Может, прервёмся, товарищ командир, - сдержанно напомнил Теняев после очередной команды "Аппараты, пли!"
Тотчас по комнате, как бы в подтверждение этой просьбы, прошло нетерпеливое движение, будто никто уже не сомневался в согласии командира. Только Жадов будто мимо ушей пропустил слова помощника. Он подошёл к висевшей на стене классной доске и дробно постучал по ней мелом, требуя внимания. Когда все успокоились, размашисто и чётко принялся вычерчивать схему состоявшейся атаки.
- Безобразно работали, товарищи подводники, особенно во втором случае, когда противник был обнаружен на острых курсовых углах. Неоправданно медлили, теряли драгоценные секунды, в то время как необходимо действовать более слаженно, на одном дыхании.
- И всё же ситуация не из простых, - вставил помощник. - Мне кажется, поспешность могла бы пойти только во вред.
- Ну вот, - командир широко развёл руками, словно весь честной мир призывая в свидетели, - мы не торопимся, мы абсолютно никуда не спешим, как пенсионеры во дворе на лавочке. Это не атака. - Гурий Николаевич рассерженно щёлкнул мелом по доске. - Это какие-то пещерные посиделки старых дев до Рождества Христова. Вы все должны быть моими единомышленниками, соавторами будущих побед, а не бездушными статистами, отбывающими свой номер. Торпедная атака - это концентрация воли, ума, точного расчёта при интуитивном осязании всевозможных перипетий боя, - при этих словах он выразительно посмотрел на Егора. - Надеюсь, ясно, как надо действовать?
- Не совсем, - признался Егор.
- Что именно вам не понятно, мой юный штурман?
- Вы сказали, что мы все, в том числе и юные, должны быть единомышленниками...
- Не мы все - вообще, - перебил командир, - а каждый из вас - именно моим единомышленником. Единоначалие в армии и на флоте пока что, извиняюсь, не отменено.
- Но каждый солдат, либо матрос, должен знать свой манёвр.
- Обязан знать, - уточнил Гурий Николаевич. - И в этом нельзя не согласиться с вами и с Суворовым.
- Тогда какое значение лишний градус, да и то на глаз, может иметь при сближении с кораблём-целью? Разве мои расчёты неверны?
- Интуиция, мой румяный штурман. Вот когда окажетесь на моём месте поймёте.
Когда командир положил мел и принялся стирать ветошью схему атаки, никто уже не сомневался, что на этот раз командир всё же объявит перекур. Но Жадов, будто не замечая общего желания, вновь негромко и настойчиво произнёс: "боевая тревога, торпедная атака".
Непрядов с Теняевым лишь удивлённо переглянулись. И в этот момент Хуторнов схватился за живот, скорчился со страдальческой гримасой на лице.
- Что ещё такое, акустик?! - недовольно вопросил Гурий Николаевич.
- Живот, товарищ командир, не могу...
- Ну и подводнички, - изумлённо произнёс Жадов, отпуская-таки акустика небрежным взмахом руки. - Штурман, видите ли, сомневается в ком угодно, только не в самом себе, помощник недомогает в самый неподходящий момент, акустика понос пробрал... Как воевать-то собираемся, орлы вы мои бесхвостые?
Резко повернувшись, командир подошёл к окну и возбуждённо забарабанил по стеклу пальцами.
- А если человеку действительно плохо, - попытался вступиться за акустика Егор. - Что ж ему?..
- Плохо, говорите? - ухмыльнулся командир. - А ну-ка, проверьте, штурман, - и властно показал на дверь.
С трудом Егор подавил в себе желание огрызнуться. Неприятен был сам тон, которым "Перпетуум-мобиле" позволял себе разговаривать со всеми. Непрядов нарочно медлил, давая понять, насколько нелепо проверять сидевшего в гальюне матроса. С явной неохотой поднялся и пошёл выполнять распоряжение.
Акустика Непрядов обнаружил в курилке среди толпившихся матросов. Хуторнов посмеивался, слушая какой-то анекдот. Еле сдерживаясь, Непрядов поманил его к себе.
- Знаешь, как это называется? - выдавил сквозь стиснутые зубы, как только акустик подошёл.
- Поймите ж меня, товарищ лейтенант...
- О, товарищ лейтенант вас очень хорошо понимает, - раздался за спиной у Непрядова знакомый голос.
Егор отступил на шаг, повернувшись. Командир лодки, появившийся как из-под земли, насмешливо улыбался и качал головой.
- Вот, лейтенант, к чему приводит ваше попустительство. Я же по глазам видел, что старший матрос перед всеми "ваньку валяет". Теперь вы сами убедились?
Непрядов растерянно молчал. Акустик, уставившись в окно, невинно улыбнулся.
- А вот ему, - командир ткнул пальцем в сторону акустика, - я бы, на вашем месте, товарищ лейтенант, уделил особо пристальное внимание. Ненадёжный матрос. Это же ясно было, когда он попытался самовольно покинуть аварийный отсек. По существу, струсил, а вы его покрыли, дабы не выносить сор из избы.
- Я не струсил, товарищ командир, - разом изменившись в лице, ответил акустик.
- Не убеждён, - повысил голос Жадов. - В этом и сейчас не поздно разобраться: ваши товарищи, надеюсь, дадут принципиальную оценку вашим весёленьким дивертисментам.
Только никто не торопился тотчас осудить Хуторнова, да и чего ради лезть в чужие дела. Матросы один за другим постепенно вышли из курилки, посчитав неуместным своё присутствие.
Хуторнов продолжал стоять перед командиром, дрожа от обиды и злости.
- Я не трус, - повторил он. - Я это докажу!
- Хотелось бы верить, - обнадёжил командир, чтобы окончательно не загнать матроса в угол. - Море будет всем нам и судьёй, и прокурором, и адвокатом. Его приговор, как говорится, обжалованию не подлежит. А вот за симуляцию и срыв занятий объявляю вам, товарищ старший матрос, месяц без берега.