Перед тем как погрузиться в сон, Непрядов какое-то время ещё размышлял. В целом он был доволен прожитым днём. Он делал работу, которая ему нравилась, чувствовал себя в силах даже на нечто большее, что могли бы ему поручить. Не на этой старой "малютке", которая отживает свой век, а на подводном корабле более современном и быстроходном, способном решать боевые задачи более крупного масштаба. Впрочем, он умел быть благодарным и за то, что имел. К тому же "малютка" была теперь частью его личной, непрядовской биографии, началом всех начал службы в подплаве. Егор старался воспринимать свою лодку с одухотворённой влюбленностью, по человечески сочувствуя ей, как много повидавшему на своем веку, больному и усталому ветерану. Вот и механик, будто заботливый доктор, всё чаще печётся о недужных внутренностях своей пожилой пациентки. Корабль - ведь он только с виду железный, на самом же деле он, как и человек, не вечен, так же изнашивается и устаёт за прожитые годы. Он может страдать внутренними болезнями механизмов и систем, атеросклерозом трубопроводов, астматической одышкой дизелей. Но засыпая, Егор утешался мыслью, что не вечно же ему служить на одном месте. Когда-нибудь соберёт свой чемодан - только его здесь и видели...
Проснулся Егор оттого, что где-то над самым ухом зазвякали посудой. Он догадался, что уже утро и вестовой накрывал на стол. Ему не хотелось выбираться из-под тёплого суконного одеяла, под которым хорошо пригрелся. Но вспомнил, что от обязанностей помощника его пока ещё не освободили. Ради долга приходилось пожертвовать несколькими минутами блаженного сна. Не дожидаясь побудки, Непрядов вскочил, отбросив нагретое его телом одеяло. К своему стыду обнаружил, что комбриг, флагманский штурман и командир лодки давно уже на ногах. Судя по всему, даже успели напиться чаю. И Непрядов, рассердившись скорее на самого себя, бесцеремонно растолкал всё ещё спавшего торпедиста.
- Ох, Егор Степанович, нельзя тебе над людьми большую власть давать, бубнил Стригалов, плескаясь над раковиной ледяной водой. - Ты предрасположен к деспотизму, как созревший огурец для засолки на закусь. Родному брату поблажки не дашь.
- Братьев и сестёр не имею, - с ухмылочкой балагурил Егор, вытирая мокрое лицо полотенцем. - За границей не жил, к суду не привлекался...
- А на губе сидел, - съехидничал Толик.
- Зато у тебя всё это ещё впереди, - посулил Егор, - если хотя бы один твой торпедёр будет после подъёма валяться в койке.
Решив, что позавтракать ещё успеет, Непрядов отправился по отсекам проверять лодку.
Ревун хрипло пробасил, когда Егор успел отдраить крышку лаза в соседний отсек. Сообразив, что конвой обнаружен, в центральном он очутился как раз вовремя, чтобы оценить мгновенную реакцию экипажа на сигнал тревоги. Стальное нутро лодки дрогнуло, будто по нему пропустили заряд высокого напряжения. На какие-то секунды возникла привычная суматошная толкотня, когда ещё полусонные люди, задевая друг друга в тесноте проходов, ошалело устремились к боевым постам, а потом всё разом стихло.
Лишь нервное гудение сельсинов в автомате торпедной стрельбы, да ритмичные щелчки лага, чечёткой выбивавшие на циферблате показания глубины. Могучий комбриг уже сидел на своём излюбленном месте, в самом углу отсека, скалой возвышаясь на рундуке. В зубах привычно держал спичку. Он не расставался с ней, как только лодка погружалась - была у него такая слабость.
Непрядов принимал доклады о боевой готовности отсеков, сидя на высокой разножке и прильнув ухом к надраенному до блеска раструбу переговорного устройства. Взглядом на всякий случай косил в сторону переборки, где висел отсечный хронометр. Как никогда хотелось, чтобы норматив готовности корабля был бы перекрыт хоть на секунду.
- Есть третий... есть пятый, - нетерпеливо и жёстко бросал Егор в переговорку. - Шестой! Вы что там, заснули?
Получив последнюю информацию, соскочил с разножки и доложил Теняеву о полной готовности корабля. Тот лишь кивнул в ответ, не отрываясь взглядом от планшета, на котором были уже нанесены исходные данные для атаки. Егор заметил, что Виктор Ильич на зависть держался уверенно и спокойно, словно эта самостоятельная атака была для него далеко не первой. В его непринуждённой, раскованной манере движений угадывался какой-то весёлый артистизм. На лице ни единый мускул не дрогнет. Зато в глазах блеск охотничьей страсти, когда курок взведён и палец чувствует упругую податливость спускового крючка. Подумалось, что Жадов нашёл бы сейчас повод для порядка попсиховать. А Теняев спокойно утвердил себя на командирском месте, и вся команда будто обрела вместе с ним второе дыхание.
Непрядов действовал за помощника и за штурмана, стараясь всюду успеть и ничего не упустить из виду. Прокладывал на планшете пеленга, которыми акустик щедро снабжал, управлялся с номограммами стрельбы, корректируя исходные данные для атаки.
Всей мощью своих электромоторов лодка рвалась наперерез конвою. Стальной корпус её с еле уловимой нервной дрожью пронзал толщу воды, распугивая стайки жировавшей салаки. Хуторнов, этот ушастый вундеркинд, умудрялся каким-то сверхчутьём и её распознавать в шуме и потрескиваниях, доносившихся из динамиков. Вроде бы, всё получалось как всегда, и только не давала покоя навязчивая мысль, что комбриг или флагштурман в любую минуту могут вмешаться, когда он, Егор Непрядов, всё-таки не сдюжит за двоих, где-то оступится и вся атака пойдет насмарку.
Но вскоре Егор успокоился. Казаревич вместе со Струмкиным старались держаться незаметно. Они о чём-то негромко переговаривались, бок о бок восседая на рундуке с ветошью в углу отсека и всем своим видом давали понять, что никаких причин для беспокойства нет, атака развивалась нормально.
Постепенно вырисовывалась картина маневрирования надводных кораблей. Самоходная баржа двигалась прямым курсом, а торпедолов шёл противолодочным зигзагом, стараясь прикрывать главную цель с разных бортов. Обстановка оказалась не сложной. Нет ничего проще, чем стрелять залпом по прямоидущей цели. И Егор подумал: грешно даже не попасть - лишь бы торпедёры не подвели.
Подлодка легла на боевой курс. Напряжение возрастало с каждой минутой. Конечно же, труднее всех приходилось Теняеву. Но и Непрядову было нелегко. Несмотря на державшуюся в отсеке промозглую сырость, обоим стало жарко. По вискам скатывались капельки пота. И ничего так не хотелось, как напиться ледяной воды - так чтобы скулы заломило.
До залпа оставались считанные минуты, когда Хуторнов, на мгновенье выглянув из рубки, вдруг сказал:
- Не нравится мне, товарищ командир, характер шума главной цели.
И Теняев, собиравшийся уже подать команду "Аппараты, товсь", вдруг задумался.
- Я так полагаю, что баржа изменила скорость хода, - высказался Непрядов.
- А вы уверены, командир, что главная цель выбрана вами правильно? как бы вскользь бросил Антон Григорьевич, перекинув при этом спичку из одного уголка рта в другой. Он крякнул и тяжело поднялся с рундука, чтобы немного размяться. Но флаг-штурман, оставшийся сидеть, чему-то ухмыльнулся, потеребив тонкими пальцами бородку, будто они с комбригом знали нечто такое, о чём кроме них никому вовек не догадаться.
- Эх, время уходит, - с раздражением произнёс Теняев, мучительно соображая, как же ему поступить.
- Теперь выход один - всплывать под перископ, - подсказал Непрядов.
- Да знаю, - с досадой ответил Теняев.
- А не рискованно? - продолжал комбриг, пожёвывая кончик спички. - Не боитесь, что вас засекут ещё до залпа?
- Не думаю, - твёрдо сказал Виктор Ильич и ткнул пальцем в подволок. Там всё ещё держится небольшое волнение и перископ разглядеть не так-то просто.
- Ну-ну, воля ваша, - согласился комбриг, выплевывая в кандейку спичку и вновь усаживаясь рядом со Струмкиным. Тот миротворчески глянул на Антона Григорьевича, как бы заступаясь за молодого командира.