Поверх ограждения рубки, у пеленгатора, копошился штурман Тынов крупноголовый, плечистый, с большими, покрасневшими на морозе руками, напоминавшими клешни варёного рака. Штурман даже в лютый мороз каким-то чудом умудрялся обходиться без рукавиц.
- А, твою... - высказался он вслух по поводу пеленгатора, в медном котелке которого что-то не ладилось.
- Вы что? - строго спросил Непрядов.
- Да вот, понимаешь, - с раздражением ответил Тынов, - подсветка опять барахлит.
- Раньше надо было побеспокоиться.
- Да наладим как-нибудь. Нам не впервой "от буя до буя не видеть ни..."
- Выбирайте выражения, старший лейтенант, - резко, с раздражением оборвал его Непрядов.
- Что тут особенного? - удивился Тынов.
- Вам понятно? - настаивал Непрядов.
- Понятно, - с неохотой согласился штурман.
- Сомневаюсь, - вмешался появившийся на мостике замполит. - Какой раз обещаете, Савелий Миронович, не сквернословить.
- А вы что же, товарищ капитан-лейтенант, - хотите, чтоб я и обещать перестал?
- Неужели не стыдно, Тынов? - продолжал Колбенев. - На вас теперь не только соседи - собственная жена жалуется.
- Выскакивает как-то из меня, - оправдывался штурман. - Вот хоть язык режь.
- У вас ребёнок совсем взрослый, - совестил замполит. - А это уже серьёзно.
- Да не буду, не буду... - с досадой отвечал штурман, захлопывая на пеленгаторе герметичный колпак. - Вы бы с меня за каждый матерок по рублю, что ли, брали...
- По миру пойдёте, - предупредил Колбенев, спускаясь в люк.
Штурман спрыгнул с надстройки в ограждение рубки. Пошарив по карманам, достал сигареты, закурил, сложив ладони пещеркой.
- А как у вас на Балтике, Егор Степаныч, неужели без матерка даже на швартовке?
- Всё дело в привычке, Савелий Миронович, а появилась она с той изначальной минуты, как на лодку пришёл. У нас первый командир был человеком большой морской культуры. Вот с него и повелось.
- А мой "батя" всегда такие трели выдавал, - штурман вожделенно зажмурился, - просто заслушаться было можно.
- Суть в традициях, - сказал Егор, - а их делают люди. Причём, штурмана всегда были на флотах Российских носителями высочайшей интеллигентности. Ругались, в основном, боцмана - так ведь у них образование было как у попугая в клетке: выдавали, что слышали... Вообще-то, за мат и на Балтике, случается, наказывают.
- Вот и наш кэп меня "прихватил", - пожаловался Тынов. - Грозился фитиль на всю катушку размотать - суток на пять.
- И правильно сделает, если на губу посадит. Он ведь не замполит, уговаривать не станет.
- Ну и порядочки на флотах пошли, - пробубнил штурман, - душу не отведёшь. Так и заскучать можно.
Командир прибыл на лодку вместе с комбригом. Дубко шёл в море проверяющим. Без промедленья отвалили от борта плавбазы. Тесня бортами густую прибрежную шугу, лодка под электромоторами двинулась к выходу из губы. Шли медленно, почти крадучись. Луч бортового прожектора непрерывно шарил перед форштевнем по чёрной воде - будто слепец простукивал палочкой дорогу. Припорошенные снегом скалы дыбились по бортам совсем рядом.
Как только выбрались на простор залива, заработали на винт дизеля. Пошла небольшая волна, и лодка начала вспарывать её носом. На ветру покрепчал мороз.
Под обвесом лодки было тесновато и сумрачно. Осколком луны высвечивал репитер гирокомпаса и вспыхивали марсианскими глазками огоньки сигарет. Крапивин о чём-то еле слышно переговаривался с комбригом. По обрывкам фраз Егор догадывался, что речь шла о предстоящей постановке учебных мин. Он размышлял о том же самом, сидя по правому борту на банке. Эти мины было нужно незаметно сбросить при выходе из фьорда, воспрепятствовав тем самым движению транспортов "противника". Но прежде надлежало незаметно прибыть в район постановки, перехитрив корабли поисково-ударной группы. А уже после того, как выброшенные из торпедных аппаратов мины станут на якорь, предполагалось так же скрытно уйти. За все годы службы Егору ни разу не приходилось этим заниматься, и потому он немного волновался: всегда трудно что-либо делать в первый раз и уж тем более на Северах, где океан ошибок не прощает. На Балтике всё казалось проще, ближе, роднее. А Северный Ледовитый жил по своим законам. Он тебе то друг, то враг - пойди, угадай, с какой ноги он сегодня встал...
Союзницей крапивинского экипажа оставалась непроглядная темень. Она поглощала лодку по мере того, как иссякали постепенно меркнувшие проблески маяка. Когда небо не отличишь от воды, а воду от неба, ощущение пространства и времени неизбежно уходит из-под контроля. Сколько бы миль ни отмотали корабельные винты, всегда кажется, что остаёшься на месте. И невольно возникает ощущение собственной растворимости в бездне мироздания... На Балтике, когда лодка шла в надводном положении, у Непрядова никогда не пропадало триединое чутьё неба, воды и земной тверди. В теснении берегов там всё было заранее определено, выверено и наперёд известно. Но Севера предстали перед ним уже в ином измерении, - они не умещались так же удобно, как собственная голова в меховой шапке. Необходимо было в масштабах лодки сперва определять координаты собственной старпомовской личности и затем уже соотносить их с местонахождением корабля на карте. У каждого человека в океане свои координаты, и в мыслях они совсем не обязательно должны совпадать с корабельными. Скорее всего возникает расхождение, когда человек остаётся наедине со своими мыслями, желаниями и надеждами, со всем тем, чем он живёт на берегу.
Подводная лодка - это, в сущности, бесконечность каждого из её отсеков, движущихся в пространстве. И так же бесконечны мысли людей, уносящиеся за сталь прочного корпуса к родным берегам. Под водой это успокаивает, придаёт силы подобно глотку чистого воздуха в перенасыщенном избытком углекислоты отсеке.
Дали команду на погружение. Разом хлопнули клапана вентиляции, со вздохом облегчения выпуская воздух, и балластные цистерны стали захлёбываться студёной океанской водой. Отяжелевшая лодка с дифферентом на нос пошла на глубину.
Проверив за вахтенным офицером, надёжно ли задраен верхний рубочный люк, Непрядов соскользнул по трапу в центральный отсек. После пронизывающего ледяного ветра и не на шутку занимавшейся качки, здесь было потеплее и поспокойнее. Так случается почувствовать себя, когда в лютую зимнюю стужу с открытого, продуваемого всеми ветрами поля войдёшь в дремучий лес, который могучими стволами своих деревьев надёжно укроет тебя от разгулявшейся пурги.
Скинув меховое пальто и рукавицы, Непрядов подошёл к навесной конторке, прикреплённой к шахте вентиляции у переговорной трубы. Достав журнал событий, сделал очередную запись: указал широту и долготу точки погружения, курс и скорость движения, продолжив тем самым историю жизни своей подлодки. Привилегия быть летописцем на любом корабле принадлежит исключительно старпому. В скупых, до предела сжатых строчках ему надлежит с документальной достоверностью отмечать каждое заслуживающее внимания событие на ходовой вахте, свидетелем и участником которого он становится с момента выхода в море.
Медленно текли под водой часы и минуты, складываясь в сутки. Зависнув на глубине, лодка осторожно пробиралась в заданный район. На штурманской карте уже прорисовывалась обстановка, в которой предстояло действовать. Разгулявшийся шторм пришёлся как нельзя кстати. Он увеличивал шансы незаметно подойти у устью глубокого фьорда и перегородить фарватер минами. Однако для этого нужно было преодолеть противолодочный рубеж.