Здесь дракон вошел в воду и поплыл. Лемурийское море он знал вдоль и поперек. Конан предложил плыть прямо к Кхитаю, там в первом же городе раздобыть ему подобающую одежду и лошадей — и уже под видом ученого и его слуги продвигаться к Камбуе.
Ящер сказал, что путь до Кхитая займет весь остаток дня, но, как ни был киммериец голоден, он предпочел не заходить на острова. Быть может, думал он, им повезет, и они наткнутся по дороге на какое-нибудь судно, которое подвезет их до побережья.
Им повезло. Вернее, повезло Конану, поскольку дракон вовсе не считал удачей встречу с этим двухмачтовым плоскодонным судном — то ли барком, то ли галерой. Еще в первое свое странствие в водах Лемурийского моря Конан определил такие посудины как «сундуки с веслами». Суденышко неспешно плыло в сторону Кхитая, когда двое путешественников начали нагонять его. Посовещавшись, они решили разыграть старый драконов трюк «кораблекрушение» — вернее, ящер, ворча, уступил настоянию варвара.
Превратившись в человека, он живо наколдовал какой-то корявый плот — он приплыл к ним с востока с такой скоростью, словно его толкали носами дельфины. Конан и дракон взобрались на него и принялись размахивать руками и подпрыгивать. Наконец, когда киммериец уже думал, что затея не удалась, их заметили с корабля. Судно замедлило ход, развернулось и пошло им навстречу.
Вытащенный на палубу, дракон, вернее, старик-кхитаец, угрюмо молчал, и на вопрос «Кто вы такие?» отвечать пришлось киммерийцу. Тот решил придерживаться какой-нибудь одной истории — чтобы не запутаться.
— Я — Конан, с далекого севера. Я сопровождал вот этого достойного человека, мудрейшего Ши Чхана, в его странствии к Жемчужным Отмелям. Но несколько дней назад буря разбила наш корабль о скалы неизвестного острова, до которого отсюда полдня ходу на вон том плоте. Все, кроме нас, погибли. Я же, помня о благе своего хозяина, вытащил его, полумертвого, на берег. Несколько дней провели мы на том острове, затем связали из обломков нашей шхуны плот и поплыли наудачу. Ко всему этому прибавлю, что если вы довезете нас до берега, мы вам заплатим, сколько сможем. Денег у нас немного, ибо остался лишь мешочек серебра, который на был мне, но ведь и хлопот с нами будет не много, не так ли, о достойнейший?
Слова эти, равно как и горсть серебра, были обращены к капитану, коренастому и немолодому кхитайцу. Выслушав рассказ Конана, он принял монеты и обратил взгляд на «мудрейшего Ши Чхана». Тот важно кивнул. Несмотря на то, что одет он был все в ту же рваную рубаху — Конан решил, что для потерпевшего кораблекрушение сойдет и это, — капитан низко поклонился ему, сложив ладони, и проводил спасенных в свою каюту. Там им предоставили горячую похлебку и рис с поджаренной рыбой, а также сухую одежду.
Влезая на плот, Конан оставил на бедрах лишь повязку из шали Раины, решив, что золотой наборный пояс будет не слишком уместен на небогатых путешественниках. Кожаный мешок, в котором были шкатулки, а теперь и пояс, выглядел достаточно потрепанно, чтобы не пробудить алчности даже в нищем. Поэтому, ни о чем не тревожась, он с наслаждением съел свою порцию, затем порцию дракона и завалился на постель. Именуемый Ши Чхан, хмурясь, неподвижно сидел за столом.
— Какие мысли гнетут тебя, о мудрейший? — поинтересовался Конан, подпихивая себе под голову еще одну подушку. — Тебе не пришелся по нраву шкипер? Или вся посудина?
— Ты рассказал им достаточно, чтобы они в ответ что-нибудь сказали тебе, — ворчливо отозвался дракон. — Однако они этого не сделали. Они не сказали нам, куда плывут, хотя я знаю, что плывут они к Нинбо, небольшому порту недалеко от границы с Камбуей — я слышал, как хозяин переговаривался с кормчим. А еще я слышал, что они восхищенно цокали языками, обсуждая твои огромные руки и ноги.
Конан встал и выглянул за дверь, но никого за нею не увидел. Похоже, Раина не преувеличивала, когда говорила об остром слухе дракона. Вернувшись в каюту, киммериец стащил с постели одеяло и пару подушек, улегся на полу и заявил:
— Тебе, о мудрейший, лучше лечь там — на случай, если кто-нибудь войдет. А что до восхищенного цоканья, то это мне не впервой. Привыкай, в этой стране карликов ты будешь его слышать частенько.
Дракон проворчал что-то неразборчивое, но все же влез на постель, как посоветовал Конан. Видно, ему и впрямь было неуютно в человечьем теле. Во всяком случае, разговаривать он был не расположен.
Обильная еда после голодного дня с несколькими купаниями подействовала на киммерийца усыпляюще. Судно плавно покачивалось на волнах, снаружи темнело. Конан завернулся в одеяло и уснул, как убитый.
Проснулся он от прикосновения стали к горлу.
Открыв глаза, он увидел, что связан по рукам и ногам, а над ним, размахивая ножами, стоит не менее восьми матросов из команды. За окном было темно, каюта освещалась одной лишь масляной лампой.
— Говори, большой кусок мяса, куда подевался твой хозяин с мешком? — вопросил один из матросов. Он сидел на корточках, приставив нож к горлу киммерийца. Голос у него был тонкий, как у евнуха из туранского гарема. — У старого Ли хороший глаз! В вашем мешке была дырка, а сквозь дырку просвечивало золото! Говори, не то расстанешься с жизнью!
Дракон удрал, тотчас понял Конан. Проклятая тварь! А как скулил и ныл, как убивался — умру, мол!.. Только зачем ему это понадобилось? Если он хотел расправиться с Конаном, мог бы сделать это сразу, а не колдовать корабль с пятью десятками мерзавцев!
Но как же он крепко спал, если они сумели подкрасться и связать его так, что он не почуял! Не иначе в похлебку была подмешана какая-то отрава — голова у Конана раскалывалась на части, как после хорошей попойки.
— А ну, убери нож, Ли! — раздался новый голос, и матросы расступились, пропуская старшего. — Ты сам упустил старика! А этого оставь, он хорошо спал. Как он мог слышать, куда спрятался старик, если ты намешал им полные миски своего зелья? А мешок его я давно прибрал сам.
Ли, недовольно ворча, убрал нож и выпрямился.
— Как ты скажешь, господин. Но тогда на что годится этот северянин? — спросил он, глядя в пол. — Что решил хозяин?
Старший тонко усмехнулся. Был он молод, тонок в кости, с отечным, нездоровым лицом. Поверх обычных для мореходов этих мест штанов и рубашки навыпуск у него была надета расшитая шелком накидка. Сын хозяина, догадался Конан и тут же получил подтверждение своей догадке:
— Отец продаст его в Вендии, за него дадут большие деньги, он ведь такой огромный. А вместе с ним продадут и тебя, Ли. В следующий раз ты будешь проворнее и не упустишь пленника с казной — если, конечно, он для тебя будет, этот следующий раз.
Седая голова Ли склонилась еще ниже:
— Да, господин, — только и сказал он.
— А этого несите в трюм, да смотрите, чтобы не порвал ошейник и цепь. А еще лучше, закуйте в два ошейника, — распорядился юноша и вышел.
Конан зарычал от бессильной ярости. Так вот что приготовил ему дракон! Продажу на невольничьем рынке! «Ну, погоди, мерзкая ящерица, — думал киммериец. — Клянусь бородой Крома, я еще доберусь до твоего горла!» Сейчас его, обмотанного веревками, поднимут и потащат в трюм, как муравьи дохлую гусеницу, и весь путь до Вендии он просидит в ошейнике в вони и грязи… Ну уж нет, Вендии он дожидаться не будет. Не будь он Конан, если не измыслит способ порвать цепи и для начала проделать хорошую дыру в днище этого плавучего сундука…
Судя по всему, не у него одного было такое желание, потому что снизу вдруг раздался треск и скрежет, а судно содрогнулось от тяжкого удара. Матросы, спорившие, как удобнее ухватить Конана, чтобы тащить вниз, повалились на пол бесформенной кучей. Один из них упал прямо на связанного киммерийца, и тот ухватил его пальцами за то место между ног, где бугрилась тонкая ткань штанов.
Кхитаец заверещал от ужаса и боли, а Конан, пока остальные матросы поднимались на ноги и выскакивали на палубу разобраться, что происходит, прошептал ему в самое ухо: