ОБИТЕЛЬ ТЕНЕЙ
Питер СТРАУБ
Посвящается Бенджамину Биткеру Страубу
"Малышка Красная Шапочка была моей первой любовью, а наша воображаемая свадьба стала пределом моих детских мечтаний".
"Ключ от сокровища есть само сокровище".
Обе школы – как старая, так и новая – являются плодами вымысла автора и не должны вызывать каких-либо ассоциаций с реально существующими учебными заведениями. Точно так же Обитель Теней, ее местонахождение и обитатели полностью вымышлены.
Хотелось бы от всей души поблагодарить Хирама Стрейта и Барри Прайса за ценные советы и замечания по теме этой книги: магии и колдовству. Особо я признателен Корри Крэндел за знакомство с двумя вышеупомянутыми джентльменами и с Волшебным Замком.
От автора
ТОМ В "ЗАНЗИБАРЕ
Однажды, более двадцати лет назад, приятель Тома Фланагена, школьника-середнячка из Аризоны, пригласил его на рождественские каникулы в дом своего дядюшки. Том отказался. В школе никто не знал, что его отец умирает от рака. Дядя приятеля жил довольно далеко, и быстро вернуться оттуда домой было бы трудно. В конце учебного года приглашение поступило вновь, и на сей раз Том принял его.
К тому времени отца его уже три месяца не было в живых, а вскоре после его смерти произошла трагедия в школе. Оба мрачных события настолько ошеломили мальчика, что он без долгих размышлений ухватился за возможность переменить обстановку и, быть может, выкарабкаться из депрессии. У него был и еще один довод в пользу поездки, кому-нибудь он мог показаться абсурдным, но для Тома был очень веским: он почему-то был уверен, что его друг нуждается в поддержке и защите. Теперь это казалось ему важнейшим делом в жизни.
В то время, когда я впервые услышал от Тома Фланагена эту историю, он уже работал в одном из ночных клубов Лос-Анджелеса, на Сансет-стрип, но его по-прежнему недооценивали. Сама атмосфера "Занзибара" указывала на то, что это убогое заведение стало последним прибежищем для потерпевших крушение в бурном океане шоу-бизнеса. Вопреки моему убеждению, что Тому Фланагену тут совсем не место, сам он относился к своему пребыванию здесь совершенно спокойно, будто это некий перст судьбы или же он в жизни не видел ничего, кроме подобных "Занзибару" гадюшников.
Впрочем, он работал здесь всего две недели. Очевидно, он делал передышку перед новым рывком, как поступал уже не раз со времени нашей совместной учебы – передышка и затем шаг вперед, передышка и снова шаг.
Даже в обстановке столь кричащей безвкусицы Том выглядел, казалось, точно так же, как и семь-восемь лет тому назад, когда его рыжевато-русые вьющиеся волосы начали редеть. Несмотря на профессию, актерство было ему, как и раньше, совершенно не присуще. Он даже не взял артистического псевдонима, а на афише у входа в "Занзибар" значилось лишь: "Сегодня и ежедневно – Том Фланаген". Традиционную мантию он надевал лишь на время "разминки" и, переходя к основной части представления, с видимым удовольствием сбрасывал ее одним движением плеч, оставаясь или в смокинге, или даже в костюме обыкновенного посетителя, заскочившего в "Занзибар" пропустить с приятелем по кружечке пивка. Чаще всего он выступал в неопределенного цвета твидовом пиджаке от Харриса, рубашке от братьев Брукс с расстегнутой верхней пуговицей, пониже которой болтался галстук, серых брюках, которые он, похоже, гладил, укладывая на ночь под матрас. Я знал, что он стирает носовые платки прямо в раковине и высушивает их, плотно обернув вокруг трубы с горячей водой, а потом лишь встряхивает, перед тем как положить в карман.
– Привет, старина! – Он поднялся навстречу мне, и его заметно увеличившиеся залысины сверкнули в лучах света, отраженного зеркалом по ту сторону стойки бара. Я отметил, что он по-прежнему в прекрасной физической форме, только вот морщинки вокруг глаз стали как будто глубже.
Рукопожатие его было, как обычно, крепким, и я в который уже раз почувствовал глубокий шрам на внутренней стороне его ладони. – Чертовски рад тебя видеть! – Он одарил меня белозубой улыбкой.
– Я тоже. Вот прослышал, что ты в городе, и решил повидаться.
– Ты для меня, дружище, всегда словно бальзам на душу.
А знаешь почему? Ни разу от тебя не слышал: "Как твоя работа?"
– А что тут спрашивать? Уж мне ли не знать твоих способностей.
В самом деле, он был лучшим фокусником из всех, кого мне доводилось видеть.
– Стараюсь держаться на уровне, – скромно ответил он, выуживая из кармана карточную колоду. – Не хочешь попытать счастья еще разок?
– Дай мне еще один шанс.
Он перетасовал колоду сначала двумя руками, потом одной, разделил ее на три части, а затем сложил их снова вместе уже в другом порядке.
– Так? – спросил он, протягивая мне колоду.
– Угу…
Я снял верхние две трети колоды и перевернул нижнюю карту. Это был трефовый валет.
– Положи обратно, – сказал Том, отхлебывая пиво. На карты он не глядел.
Я наугад сунул карту назад в колоду.
– А теперь смотри внимательно, – улыбнулся Том, – сейчас будет один старый фокус-покус… – Он принялся довольно сильно похлопывать ладонью по колоде. – Да-да, я уже чувствую, как она идет наверх… – Том, подмигнув мне, похлопал еще, затем снял верхнюю карту и, даже не удосужившись взглянуть на нее, протянул мне.
– Ну никак до меня не доходит, каким образом ты это проделываешь, – вздохнул я.
При желании он мог выудить ту же карту из моего кармана или из заклеенного конверта, лежащего внутри запертого на ключ кейса, однако, по моему разумению, чем проще фокус, тем он больше впечатляет.
– И не дойдет. Сказал же я тебе: смотри внимательно, а ты… Так что лучше уж пиши свои романы.
– Но ведь не мог же ты прилепить ее к ладони. Ты до нее даже ни разу не дотронулся!
– О, это действительно хороший старый фокус, вот только не для сцены. Даже здесь, в клубе, он не пойдет: слишком далеко от зрителей. Да и не ради карточных фокусов они сюда приходят…
Том оглядел полупустой зал, словно измеряя расстояние от столиков до сцены, жалея, что не может показать здесь во всем блеске то мастерство, которое оттачивал на протяжении десятка лет. Я же задумался о другом расстоянии: о тех годах, что разделяли сидевшего передо мною Тома и рыжевато-русоволосого мальчика, жизнерадостного, кипевшего энергией молодости. Кто мог в то время предсказать, что ждет Тома Фланагена впереди?
Учителя и одноклассники считали его потенциальным неудачником. Не таким, конечно, безнадежным, как, например, Маркус Рейли: тот и в самом деле плохо кончил, застрелившись в собственной машине, когда ему едва перевалило за тридцать. Были и другие: Том Пинфолд, ставший менеджером банка, выбросился из окна после аудиторской проверки, которая обнаружила недостачу в несколько сотен тысяч на счетах клиентов. Том Фланаген же считался как бы запрограммированным неудачником – ведь он не только не проявлял ни малейшего стремления к успеху, но и, похоже, делал это умышленно.
Словно прочитав мои мысли, Том поинтересовался, не видел ли я кого-нибудь из наших бывших одноклассников, и мы немного поболтали о Хогане, Филдинге и Шермане, друзьях нынешних, которые двадцать лет назад были нашими товарищами по несчастью. Затем он спросил, над чем я сейчас работаю.
– Ну, – замялся я, – вообще-то собирался начать книгу про то лето, что ты провел с Дэлом.
Откинувшись на стуле, Том уставился на меня с явно наигранным изумлением.
– И даже не пытайся возражать, – остановил я его. – Ведь за последние пять-шесть лет при каждой нашей встрече ты мне так или иначе напоминаешь о тех событиях: провокационными вопросами, таинственными полунамеками и черте как еще. Не отпирайся – ты сам хочешь, чтобы я об этом написал.
Он ослепительно улыбнулся и на мгновение стал прежним, кипевшим энергией мальчишкой.