С отнюдь не женской, а скорее богатырской силой она подняла его к себе в седло, и они двинулись на белом скакуне в замок. В ту ночь, когда жеребец мирно отдыхал в стойле, король, будто двадцатилетний принц, вновь познал давно забытые, умопомрачительные наслаждения на супружеском ложе.
На следующий же день они отправились на север и повстречали войско Хальвора, посланное убить старого короля и завоевать остатки его царства. Как только вражеские воины увидели новую королеву, так в тот же миг побросали оружие и присягнули тому, кого им приказали погубить. В сопровождении верного им теперь войска новоиспеченные супруги проследовали в замок Хальвора, и там выяснилось, что его бывший хозяин в страхе бежал дальше на север, где живут белые медведи и олени.
Той ночью старый король опять познал радости любви, и, хотя тело его супруги оставалось все таким же холодным, как у рыбы, красота ее разожгла в нем юношеский пыл, а красноречие убедило, что она его любит. Так, вернув утерянные полцарства, король вернул и давно ушедшую молодость.
На другой день супруги с бывшим войском Хальвора отправились на юг, где все повторилось: солдаты Бруно пали ниц, приветствуя их как своих владык, а сам Бруно бежал еще южнее, туда, где жаркие и влажные болота кишат гигантскими ящерицами и аллигаторами.
Король, боясь поверить привалившему ему счастью, вернулся к себе во дворец. Всего лишь за два дня ему удалось отвоевать свои утерянные земли, захватить новые и приобрести войско, с которым можно было разгромить любые вражеские орды. Лестер Тщеславный наверняка падет не далее как завтра. Новая супруга бросала на него взгляды слаще меда, и он уже почувствовал в полной мере, что насчет ее неспособности любить колдун ошибся.
Когда они с объединенными армиями прибыли во дворец, король завидел колдуна, сидящего на камне у ворот.
– Приветствую тебя, о великий властелин, – промолвил тот. – Доволен ли ты нашей сделкой?
– Мой дорогой друг, я даже больше чем доволен, – ответил ему король, сидя верхом на великолепном белом скакуне и упиваясь собственным величием.
В тот вечер во дворце устроен был пир горой. Столы ломились от золотых блюд с жаренным на вертеле мясом, от драгоценных кубков, наполненных элем. Во время пира король с гордостью наблюдал, как его придворные, сильнейшие и храбрейшие рыцари трех королевств, оказывали почести его супруге; она же вела себя с ними как истинная королева, бросая ласковое слово одному, одаривая улыбкой другого, но при этом давая всем понять, что сердце ее целиком и полностью принадлежит одному лишь любимому супругу.
Когда король и королева покинули гостей и направились в супружескую опочивальню, не успел король запереть дверь и обнять жену, как из оконного проема послышался скрипучий голос:
– Минуточку, ваше величество!
Король, выругавшись, собрался уже выбросить незваного пришельца из окна, однако волшебник, ухватившись за подоконник, остановил его словами:
– Как же так, ваше величество? Сделкой вы довольны, слово я сдержал, теперь настало время вам сдержать свое.
– Ладно, ладно, забирай мои волосы, давай сюда бороду, только оставь нас поскорее! – проговорил король, в то время как королева продолжала раздеваться.
– Сказано – сделано! – провозгласил колдун и щелкнул пальцами.
И в тот же миг король скорчился от такой муки, которую испытывать ему еще не доводилось. Невероятная боль пронзила его, разрывая на части, глаза вылезли из орбит, череп, казалось, раскололся, и он рухнул на колени.
Перед глазами королевы, которая, как ни в чем не бывало, закончила раздеваться, и колдуна, на губах которого играла такая же улыбка, как у Лестера Тщеславного в минуту смерти от яда последнего его родственника, старый король превратился в козла. Его седые волосы стали жесткой шерстью, еле прикрывающей плешь, а нижнюю часть лица – теперь уже морды – закрыла длинная хиленькая бороденка.
Как он ни блеял – то злобно, то жалобно-отчаянно, как ни лягался копытцами, вернуть человеческий облик ему было не дано.
Козел был отправлен к поварам на кухню, волшебник присоединился к королеве в супружеской постели, а рыцари тем временем продолжали пировать. Так они и прожили долго и счастливо: колдун и его красавица-жена – властелины обширнейшего царства – под защитой бесчисленного войска.
Глава 12
– Ну и что из всего этого следует? – задал вопрос Том, дрожа от холода, а может, и от нехорошего предчувствия.
На губах мага играла такая же улыбка, как у колдуна из его сказки.
– Неужто все еще не ясно? Роза не в состоянии покинуть Обитель Теней, вот и все. Ты, Том, конечно, волен с ней целоваться-обниматься, но учти, что верить ей нельзя, ни одному ее слову. Ей неизвестно, что такое правда, понимаешь?
– Но это же.., чудовищно.., нет, это просто смешно… Вы лжете!
Том резко повернулся и пошел прочь. А Коллинз все не умолкал:
– Я тебя прекрасно понимаю и не виню за хамство, только ради всего святого не забывай, что я тебя предупредил.
Не воспринимай ее всерьез, ты слышишь? – Том уже был возле чугунной лесенки. Поставив ногу на нижнюю ступеньку, он услыхал, как маг выкрикнул:
– В жизни то и дело случаются неожиданные и крутые повороты: сегодня ты король, завтра – козел. И не воображай, пожалуйста, будто ничего подобного с тобой произойти не может.
Глава III
ДВЕ ИЗМЕНЫ
Глава 1
Поздним вечером туман не только висел над озером, но и клубился в лесу. Фонари, развешанные на деревьях, мерцали тусклым желтым светом.
– Как бы нам не потеряться, – проговорил Дэл и взял Тома за руку. Так они и пробирались между деревьев, взявшись за руки, будто малыши без мамы.
Коулмен Коллинз уже поджидал их на поляне под шестым фонарем, восседая на совином троне.
Том нервно сглотнул, зная, что еще до окончания повествования мага увидит Розу вон на той, похожей на туннель, просеке.
– Чародей и его два ученика, – пробормотал Коллинз, поворачиваясь к ним. Говорил он, слегка запинаясь, а коленями зажимал уже, видно, полупустую бутылку, – Бредущие, точно сироты, сквозь тьму и пелену тумана… Вы, мальчики, изумительно пунктуальны. Ну, присаживайтесь на свои обычные места и слушайте предпоследнюю главу моей автобиографии. Погода как раз подходящая…
Глава 2
– Стоял такой же вот туман в тот день, когда я дезертировал из вооруженных сил Соединенных Штатов. Шла первая неделя декабря, то есть война уже дней двадцать как закончилась. Я находился в Англии в ожидании прибытия документов об увольнении из армии. Спекл Джон, добившись увольнения неделей раньше, был уже в Париже. Я не видел других оснований задерживать меня, кроме как обычных бюрократических проволочек да нежелания государственной машины отпустить наконец на все четыре стороны тех, кто отслужил ей верой и правдой. Да я, строго говоря, на службе уже и не был, я просто ждал свои документы, расположившись в большом помещичьем особняке, превращенном в госпиталь и одновременно в санаторий для выздоравливающих, – было это в Суррее. Пациенты, даже тяжелораненые, пребывали в приподнятом настроении перед скорой отправкой на родину, однако чем дольше тянулось время, тем тоскливее становилось. Никто не знал, когда наконец придут документы, и вскоре поползли слухи, что кое-кто будет уволен – или, как говорили англичане, демобилизуется – не раньше чем через год. Должен заметить, что слухи эти впоследствии частично подтвердились, и даже восемь месяцев спустя многие американские военные оставались все еще во Франции.
Вы, ребята, разумеется, не знаете, что такое Суррей. Местность там удивительно красивая, и до войны графство это не без основания считалось раем земным. Вот только погода, по крайней мере во время моего там пребывания, подвела: было жутко холодно и промозгло. Более мерзкой погоды я в жизни не встречал: она так и навевала мысли о разрушенных надеждах и несбывшихся мечтах. Англия потеряла в той войне, наверное, целое поколение мужчин, что особенно сильно ощущалось в таких вот деревеньках Суррея. В общем, получив письмо от Спекла Джона из Парижа, я понял, что здесь мне больше не выдержать.