Заглянув еще в несколько тайных ходов, агент направился в погреб. Он видел людей и в других комнатах, но те были ему не знакомы. Все выглядели богатыми, если судить по одежде. Некоторые размещались по одному, другие по двое, а в общей сложности он насчитал около тридцати человек. Не много для мятежа, но если они не пожалеют денег, то могут обеспечить себе широкую поддержку. Правительство, несомненно, захочет подавить подобное движение.
Йорк говорил, что в погреб, где собирались заговорщики, ведет лестница, начинавшаяся недалеко от главной двери, поэтому Чалонер обошел здание снаружи и обнаружил ступени, скрытые полуразвалившимися стенами. Задумчиво осмотрев руины, он вернулся в дом и прошел в комнату, располагавшуюся прямо над склепом. В доме Бермондси обнаружилось столько потайных ходов, что агент не сомневался: в подземелье ведет не один путь. Он скоро нашел то, что искал: низкий, со склизкими стенами туннель, круто уходивший вниз. Он скрывался за камином в буфетной, а вычислить его удалось по асимметрии комнаты — шпион был чуток к таким вещам.
Он зажег свечу и стал медленно спускаться, ругаясь себе под нос, когда ноги скользили на заплесневелом камне. Проход оказался длиннее, чем ему думалось, и Чалонер уже стал опасаться, что пройдет под склепом, а не в него, когда наконец показалось дно. Он вздрогнул. Здесь стоял пронизывающий холод — могильный холод — а он был одет для жаркого лета. Путь ему преградил маленький люк, но он легко справился с хлипким замком и проник в низкое помещение со сводчатыми потолками.
Он был настороже, и стал еще осторожнее, увидев горящий на дальней стене факел — в тот конец погреба вели ступени, — приготовленный для удобства собирающихся заговорщиков. Он напряг слух, но не услышал ничего, кроме равномерного стука капель о камень. Погреб действительно напоминал монастырскую крипту, и в стенах под тяжелыми сводами были прорезаны ниши, более или менее в рост человека, затянутые паутиной. Вероятно, в них когда-то лежали мощи монахов. Иные оказались на удивление глубокими. Заглядывая в них, Чалонер не видел дальней стенки. Пол местами был выложен плитами, но большей частью состоял из слежавшейся земли, за столетия сравнявшейся твердостью с камнем. Он потрогал стены, дивясь качеству работы: камни были покрыты вековой грязью, но грани их оставались прямыми и острыми. Едва пальцы коснулись камня, их пронизал холод, глубже и холоднее холода камеры, и Чалонер не сумел сдержать дрожь. В погребе было нечто темное и зловещее: казалось, его переполняли совершавшиеся здесь злодеяния.
Чалонер досадливо встряхнулся — некогда тратить время на призраков — и приступил к тщательному обыску. Развалившиеся бочонки доказывали, что подземелье в свое время использовалось как винный погреб, а несколько высохших дохлых крыс наводили на мысль, что здесь хранилось зерно или съестные припасы. Следы на стенах и на потолке показывали, где стояла когда-то перегородка, делившая погреб на меньшие отсеки. Но теперь подземелье представляло собой один большой склеп, полный теней и жутких дыр, куда не проникал свет его свечи. Ему снова вспомнились привидения и рассказ Ганны о древних костях и убийствах. Он глубоко вздохнул и второй раз выбросил эти глупости из головы.
Он рискнул пробраться дальше в склеп. Посреди помещения были расставлены скамьи и горел еще один факел. Чалонер собирался уже выйти по главной лестнице, когда гулкие шаги предупредили его, что кто-то идет — и быстро. Времени едва хватило, чтобы задуть свечу и нырнуть в тень. Чалонер затаил дыхание, не сомневаясь, что сейчас же будет обнаружен, и не зная, чем оправдать свое присутствие здесь.
Но пришелец даже не взглянул в его сторону. Не снимая низко надвинутого капюшона, скрывавшего лицо, он поспешил в тот конец погреба, где начинался тоннель, и принялся скрести стену в верхней части. Вскоре кусок кладки оказался у него в руках. Чалонер видел, как человек засунул что-то в образовавшееся отверстие, вернул камень на место и ушел так же поспешно, как появился.
Как только он скрылся, Чалонер осмотрел стену. Она отличалась от других — была несколько искривлена, видимо выкладывали ее в спешке, без того тщания, каким отличалась кладка остальных стен. Раскрошившаяся известка, однако, выглядела не менее древней. Чалонер вынул камень и извлек положенный под него предмет.
Это было письмо, адресованное Джозефу Уильямсону. Чалонер в изумлении уставился на него. Уильямсон был генералом шпионажа — возглавлял правительственную службу разведки. Послание оказалось шифрованным. Будь у него время, Чалонер разгадал бы шифр, но сейчас времени не было. Он подумал было оставить письмо у себя, но испугался, что его отсутствие насторожит кого-то, и с неохотой вернул послание на место.
Он уже готов был уйти, когда послышались голоса. Эти люди приближались без особой спешки. Чалонер сомневался, что ему вторично удастся остаться незамеченным, а попасться на подглядывании, когда игра едва началась, ему не хотелось. Он взвесил возможности: скрыться через тоннель или по лестницам нельзя — его почти наверняка увидят. И за скамьями не спрячешься. Он оглянулся на ниши. Настоящие гробы! Отвратительно, но лучше, чем быть пойманным. Стараясь не потревожить паутину, он заполз в одну из дыр. И едва сдержал испуганное восклицание — потому что в нише уже кто-то был. И этот кто-то был мертв.
Ему ничего не оставалось, как протолкнуть труп глубже в нишу и прижаться к нему. С трудом вдохнув запах мертвечины, он заключил, что парень умер довольно давно.
В склеп вошли трое — Хэй в желтом парике, пастор Парр и эконом Стратт. Купец направился прямиком к стене и вынул закрывавший тайник камень. Засунув письмо в карман, он ловко закрыл тайник. Он даже не взглянул на свою находку — явно знал, чего ожидать. Чалонер недоумевал. Не для того ли Хэй забрал сообщение, чтобы лично передать его Уильямсону? Или чтобы помешать автору разоблачить его? Конечно, если документ содержал сведения о заговоре. Вполне возможно, что в нем не было ничего подобного.
— Вы уверены, что так надо? — недовольно спросил Стратт. — Это опасно. Вы ведь знаете, как теперь обходятся с изменниками.
— Мы не изменники, — твердо отвечал Хэй. — Мы стремимся к справедливости и равенству — особенно в коммерции. Что тут дурного?
— Сомневаюсь, что суд разделит ваши взгляды, — жалобно проныл Стратт. — Но не мне с вами спорить. Когда Браун вынудил меня списаться на берег, я стал отверженным и кончил бы на виселице или в долговой тюрьме, если бы вы двое не дали мне работу.
— Господь позаботился о тебе, — благочестиво провозгласил Парр, — а не люди. И Он поможет нам в святой войне против мздоимцев, алчности и дьявола. Под дьяволом я подразумеваю правительство.
— Не включайте алчность в список пороков, — суховато усмехнулся Хэй. — Я рассчитываю получить большую прибыль от своих причалов, и кое-кто назвал бы мое желание алчностью, так что осторожнее с проклятиями.
— Я — воин Господа, — объявил пастор тоном, доказывавшим, что с ним лучше не шутить. — Я буду сражаться с грехом повсюду, где его увижу. И с грешниками тоже.
— Что на сей раз в письме, Хэй? — спросил Стратт, поспешно переводя разговор на другую тему. Только тот, кому некуда девать время, стал бы спорить с этим твердолобым фанатиком. — Вы сможете прочитать?
— Наверняка шифрованное. Как всегда — и на расшифровку у меня уходит не один час.
— Надо убрать труп, пока не подошли остальные, — деловито предложил Стратт. — Он начинает пованивать — а приятель Йорка и так задает слишком много вопросов. Я ему не доверяю, и совсем ни к чему, чтобы странный запах заставил его еще глубже сунуть нос в наши дела.
— Я уверен, что его тогда не было в комнате, — проговорил пастор, неохотно отвлекаясь от мыслей о своем крестовом походе против зла. — Доказать этого я не могу, он в самом деле заперся изнутри, как и говорил, но стучал я очень громко. От такого шума всякий бы проснулся.