Это было письмо, адресованное Джозефу Уильямсону. Чалонер в изумлении уставился на него. Уильямсон был генералом шпионажа — возглавлял правительственную службу разведки. Послание оказалось шифрованным. Будь у него время, Чалонер разгадал бы шифр, но сейчас времени не было. Он подумал было оставить письмо у себя, но испугался, что его отсутствие насторожит кого-то, и с неохотой вернул послание на место.
Он уже готов был уйти, когда послышались голоса. Эти люди приближались без особой спешки. Чалонер сомневался, что ему вторично удастся остаться незамеченным, а попасться на подглядывании, когда игра едва началась, ему не хотелось. Он взвесил возможности: скрыться через тоннель или по лестницам нельзя — его почти наверняка увидят. И за скамьями не спрячешься. Он оглянулся на ниши. Настоящие гробы! Отвратительно, но лучше, чем быть пойманным. Стараясь не потревожить паутину, он заполз в одну из дыр. И едва сдержал испуганное восклицание — потому что в нише уже кто-то был. И этот кто-то был мертв.
Ему ничего не оставалось, как протолкнуть труп глубже в нишу и прижаться к нему. С трудом вдохнув запах мертвечины, он заключил, что парень умер довольно давно.
В склеп вошли трое — Хэй в желтом парике, пастор Парр и эконом Стратт. Купец направился прямиком к стене и вынул закрывавший тайник камень. Засунув письмо в карман, он ловко закрыл тайник. Он даже не взглянул на свою находку — явно знал, чего ожидать. Чалонер недоумевал. Не для того ли Хэй забрал сообщение, чтобы лично передать его Уильямсону? Или чтобы помешать автору разоблачить его? Конечно, если документ содержал сведения о заговоре. Вполне возможно, что в нем не было ничего подобного.
— Вы уверены, что так надо? — недовольно спросил Стратт. — Это опасно. Вы ведь знаете, как теперь обходятся с изменниками.
— Мы не изменники, — твердо отвечал Хэй. — Мы стремимся к справедливости и равенству — особенно в коммерции. Что тут дурного?
— Сомневаюсь, что суд разделит ваши взгляды, — жалобно проныл Стратт. — Но не мне с вами спорить. Когда Браун вынудил меня списаться на берег, я стал отверженным и кончил бы на виселице или в долговой тюрьме, если бы вы двое не дали мне работу.
— Господь позаботился о тебе, — благочестиво провозгласил Парр, — а не люди. И Он поможет нам в святой войне против мздоимцев, алчности и дьявола. Под дьяволом я подразумеваю правительство.
— Не включайте алчность в список пороков, — суховато усмехнулся Хэй. — Я рассчитываю получить большую прибыль от своих причалов, и кое-кто назвал бы мое желание алчностью, так что осторожнее с проклятиями.
— Я — воин Господа, — объявил пастор тоном, доказывавшим, что с ним лучше не шутить. — Я буду сражаться с грехом повсюду, где его увижу. И с грешниками тоже.
— Что на сей раз в письме, Хэй? — спросил Стратт, поспешно переводя разговор на другую тему. Только тот, кому некуда девать время, стал бы спорить с этим твердолобым фанатиком. — Вы сможете прочитать?
— Наверняка шифрованное. Как всегда — и на расшифровку у меня уходит не один час.
— Надо убрать труп, пока не подошли остальные, — деловито предложил Стратт. — Он начинает пованивать — а приятель Йорка и так задает слишком много вопросов. Я ему не доверяю, и совсем ни к чему, чтобы странный запах заставил его еще глубже сунуть нос в наши дела.
— Я уверен, что его тогда не было в комнате, — проговорил пастор, неохотно отвлекаясь от мыслей о своем крестовом походе против зла. — Доказать этого я не могу, он в самом деле заперся изнутри, как и говорил, но стучал я очень громко. От такого шума всякий бы проснулся.
— Он ведь моряк, — возразил Хэй.
Парр ответил ему недоуменным взглядом, и купец с нетерпеливым вздохом пояснил свою мысль:
— Частый грохот пушек притупляет слух, как это случилось с Уолдаком. Йорк по глупости своей не догадался, отчего Уолдак не отвечал на обвинения, а он их и не слышал, пока его не арестовали.
— А тогда уже было слишком поздно, — злорадно подтвердил Стратт.
Чалонер пришел в ужас. Повесили не просто невинного, но человека, который потерял здоровье, служа своей стране. При мысли об этой несправедливости он еще больше утвердился в решимости узнать правду.
— Гарсфилд не показался мне тугоухим, — с сомнением протянул Парр. — Но я о нем не особенно беспокоюсь. Господь о нас позаботится. Я уже воззвал к Нему, и Он, конечно, не отвергнет законной просьбы одного из самых усердных своих слуг. А теперь не вынести ли тело? Наше уединение скоро будет нарушено — другие члены общества с нетерпением ждут вестей о наших достижениях и могут прийти раньше времени.