Он обогнул груды камня, тачки, кожаные ведра и прочие орудия труда, сложенные у провала под стеной. Никто его не заметил. Одни уставились в угол двора за кухней, другие уже двигались в ту же сторону. Убийца, надо полагать, скрылся за углом за то время, пока Джеффри спускался вниз. Двое монахов и один из каменщиков остались позади, но пока не подходили к телу.
Когда Чосер выбежал из тени ворот, каменщик обернул к нему испуганное, изумленное лицо. Почти мальчишка, круглолицый и веснушчатый. Подмастерье, конечно. Взгляд его метнулся к руке Чосера. Рот приоткрылся, но парень не издал ни звука. Джеффри поднял перо, словно говоря: «Смотри, это не оружие», но вряд ли парень его понял. Джеффри положил перо на подвернувшийся камень. Монахи уже склонились над мертвым. Одетые в черное, они напомнили Чосеру воронов в поле.
Второй каменщик, старше других годами, возвращался. После погони он тяжело дышал, по лицу катился пот, рубаха на плече была разорвана и в крови. Он снял свою суконную шляпу и зажал ею рану. Бросил взгляд на веснушчатого мальчишку, но отвел глаза от мертвеца.
— Поцарапал меня, вот оно как, — обратился он к Джеффри, немного отдышавшись. — Пусть они сами ловят ублюдка. Им здесь каждая щель и нора знакома. Видит бог, их здесь хватает.
Джеффри не понял, подразумевает ли он братьев, продолжающих погоню за сухоруким, или щели и норы монастыря.
Один из оставшихся монахов перекрестил тело. Второй стоял на коленях. До Чосера донеслась тихая молитва.
— Что случилось? Кто это сделал? — спросил Джеффри.
— Назвался Адамом, — ответил рабочий. — Только ведь кто угодно может назваться Адамом. Склочный ублюдок, с самого начала затевал ссоры.
Оба они переговаривались шепотом. Веснушчатый подмастерье молчал и не сводил завороженного взгляда с монахов. Теперь уже оба преклонили колени.
— Стало быть, ты его не знал? Он новичок? — спросил Джеффри, кивая в ту сторону, где скрылся беглец.
— Нам не хватало рук. Адама нам предложил Майкл-келарь. Келарь, он же монастырский казначей, отвечал не только за снабжение монастыря провизией, но и надзирал за строениями.
— Адам — это только одна рука… — начат Джеффри, решив не пояснять, что на его взгляд сухорукий не годится в каменщики.
— Келарь сказал, надо проявить милосердие. Адам рассказал ему какую-то слезливую историю о своей покалеченной руке — мол, придавило упавшими лесами, когда работал в Льюисе. В чем-то там в Льюисе.
— Обитель Святого Панкратия в Льюисе. Тоже клюнийцы, — подсказал Чосер.
— Вот-вот, Святой Панкратий. Ты не из духовных, господин? — спросил рабочий, оглядывая одежду Джеффри и удивляясь, как видно, его познаниям. Шапкой он все еще зажимал рану на плече.
— Я здесь временно. Зовут меня Джеффри Чосер. А ты…
— А я Эндрю. А это Уилл, а тот, что на земле — Джон.
Это относилось к веснушчатому парню и к убитому.
— Келарь Майкл сказал, надо заботиться о своих, — продолжал Эндрю, — вот мы взяли этого Адама в равную долю, хоть у него всего одна рука. Со стариком Джоном Мортоном он хорошо управился и одной рукой, скажешь, нет? Хотя, пожалуй, вернее будет сказать, нехорошо управился.
К двоим монахам, молившимся о покойном, уже присоединились другие братья и несколько служек. Кто-то из них поднес самодельные носилки из грубого полотна, укрепленного на двух жердях. Он положил их наземь и развернул, а другие кое-как перекатили мертвеца на носилки. В голове у Чосера пролетела праздная мысль, что на черном облачении не видны будут пятна крови, в которой они наверняка перемажутся.
Когда они подняли носилки с мертвецом, подмастерье охнул. Это был первый звук, сорвавшийся с его губ.
— Этот Джон — Уиллу дядя, — пояснил Эндрю. — Отец у него захворал, потому-то нам и не хватало рук. Уилл малость… понимаешь ли…
Он закатил глаза. Имелось в виду — малость простоват. Джеффри снова взглянул на мальчика. Уилл провожал глазами людей, уносивших носилки к углу двора, очевидно к дверям больницы.
— Знаешь, отчего он полоумный? — спросил Эндрю.
Джеффри покачал головой. Он не понимал, отчего рабочий так разговорился. Должно быть, от потрясения.
— Потому что его матушка дочь священника. Мальчика бог наказал за грех ее отца, хотя по тому, как она держится, никак не подумаешь. Высоко себя ставит.
Чосер промолчал. Любое замечание показалось бы неуместным. Ему знакома была идея, что за грехи отцов воздается следующим поколениям, но ему не хотелось в это верить, хотя, наблюдая жизнь, можно было подумать, что в ней имеется зерно истины. Вместо ответа он продолжал следить за процессией, уносящей тело каменщика. Очень скоро к ней подоспел Ричард Дантон. Носильщики остановились. Настоятель подошел к носилкам и склонил голову. Губы его зашевелились в беззвучной молитве, а затем он порывисто зашагал туда, где стоял Чосер с каменщиком и подмастерьем.