Он позвонил Габриэлле и сказал, что не приедет сегодня на обед, потому что у него намечена чрезвычайно важная встреча. Прежде чем она успела задать хотя бы один вопрос, он положил трубку. Он любил напускать на себя таинственность, потому что знал, что теперь жена целый день будет ломать голову над тем, что же это за важная встреча, а главное – будет ожидать его возвращения с нетерпением.
Когда он сел в машину, дождь усилился.
Когда вчера вечером Марчелло пришел домой, в руках у него было пять бледно-розовых гербер, любимых цветов Пии. Он увидел в ее глазах радость и одновременно страх, что он опять замаливает какие-то грехи, о которых она пока ничего не знает. Так что, когда он обнял ее, она была очень сдержанной и словно чего-то ждала.
– Извини меня, – сказал он. – Я знаю, что в последнее время вел себя странно. Наверное, просто переутомился или что-то не в порядке с давлением. Я займусь этим, обещаю. И я хочу, чтобы ты знала: это никак не связано с тобой или с нами.
Марчелло не любил высокопарных слов. Объяснения в любви, как и извинения, были ему несвойственны. Поэтому она восприняла эту неуклюжую попытку объяснения с благодарностью и поцеловала его.
На ужин она поджарила ему кружочки баклажанов с чесноком, а потом еще и запекла их в духовке с пармезаном. Сама она не любила это блюдо, потому что баклажаны впитывали много масла и только для того, чтобы их поджарить, потребовалась четверть литра оливкового масла. Зато Марчелло просто обожал баклажаны и при своей фигуре мог спокойно позволить себе такую «калорийную бомбу». Его можно было назвать даже не худощавым, а скорее худым и сухим.
К праздничному ужину Марчелло открыл бутылку изысканного красного вина, которое держал для особого случая, а после озвучил свой второй сюрприз за сегодняшний вечер. Три дня в Венеции на следующей неделе! Он заказал номер в недорогой, но расположенной в центре города гостинице и билеты на оперу Пуччини «Богема», свою любимую оперу, в которой художник Марчел не просто был похож на него именем – он даже чувствовал некоторое родство их душ.
За двадцать четыре года их брака Марчелло никогда не вел себя так. Сделать сюрприз или маленький подарок просто не приходило ему в голову, даже дни рождения ставили его в трудное положение, и зачастую он появлялся с расстроенным видом и с пустыми руками, потому что абсолютно ничего не смог придумать. Жена никогда не злилась на него, понимая, что это такой человек – не любит сюрпризов, не ждет подарков и сам не умеет их делать.
И тут такое изобилие за один вечер. Большего она не ожидала даже на их серебряную свадьбу в следующем году.
Пиа была в тяжелых раздумьях, но, не желая обидеть Марчелло, ничего не сказала.
Около одиннадцати вечера пришла Джина, объявила, что она устала и есть не хочет, и исчезла в своей комнате. Марии дома еще не было, но Марчелло и Пиа привыкли к тому, что она несколько раз в неделю ночует у своего друга в Чивителле, и, как обычно, стали готовиться ко сну. Марчелло еще раз выпустил собаку на улицу, а после выключил наружное освещение. Пиа поставила тарелки в посудомоечную машину и вытащила рыбу из морозильника, чтобы приготовить ее завтра.
После этого они обычно встречались в ванной комнате, где молча стояли рядом и чистили зубы.
– Ты знаешь, что старый Бернардо умирает? – спросила Пиа, прополоскав рот.
Марчелло кивнул ее отражению в зеркале:
– Пора уже. Несколько недель все каждый день ждут, что он наконец закроет глаза.
«Как можно так говорить! – подумала Пиа. – Какой же ты жестокий! Откуда тебе знать, может, старый Бернардо цепляется за жизнь и благодарит Бога за каждый прожитый день». Но снова ничего не сказала.
В ту ночь Марчелло был необычайно нежен с ней, чего не было уже много месяцев. Пиа попыталась понять, не изменились ли его руки, не стали ли его прикосновения другими. Может быть, он касался другой женщины и теперь иначе относится к ее телу… Она пыталась почувствовать то, о чем он молчал, но ей это не удавалось. Чем больше она думала, тем все более чужой казалась его рука, и она вдруг поймала себя на мысли, что ее это возбуждает.
На следующее утро Пиа проснулась счастливой женщиной.
Марчелло ненадолго съездил к клиенту в Монтеварки, сделал кое-что в бюро и точно к обеду был дома. Мария позвонила, что зайдет в бюро после обеда, а Джина как раз занималась покупками в Сиене и по диетически-техническим причинам являться на обед отказалась.
Таким образом, Пиа и Марчелло были одни и ели форель в винном соусе, когда Донато Нери появился перед дверьми их дома и извинился, что мешает во время обеда. Даже самому нечувствительному человеку было понятно, что его извинения не стоит принимать всерьез. Пиа разозлилась, а Марчелло побелел как стена. Сейчас, когда полиция была в доме, он уже не мог проглотить ни кусочка. Он отодвинул почти полную тарелку в ожидании публичной казни.