– Тебе хорошо, мое сокровище? – спросил он тихо.
– Сегодня хорошо, завтра так себе, – ответил Эди и поднял отсутствующие брови.
– Мама сейчас спит в земле, а душа ее на небе. Ты это понимаешь?
Эди серьезно кивнул:
– По лестнице все выше.
– Она сейчас высоко, над облаками, и смотрит на тебя. Разве это не прекрасно?
– Прима балерина, – ответил Эди и захихикал.
Он поднял кролика и несколько раз смачно поцеловал его мокрыми губами прямо в нос. Кролик чихнул.
– Ты расстроился, что мама больше не вернется?
Эди задумался на минуту, а потом медленно повторил свою фразу, но уже наоборот:
– Сегодня так себе, а завтра – хорошо.
Романо знал, что больше он ничего не услышит. У Эди был ограниченный запас слов. Большинство он забывал сразу, потому что не понимал их значения, однако те, что можно было срифмовать, запоминал. Иногда он придумывал какую-нибудь поговорку, но вкладывал ли он в нее какой-то смысл, Романо не знал.
Проблема состояла в том, что Эди очень серьезно слушал все, что ему рассказывали. Но насколько он понимал услышанное, узнать было невозможно. Если ему давали какое-нибудь задание, он редко выполнял его. Не потому, что не мог сообразить, чего от него хотят, а потому что моментально забывал о нем, если хоть что-то отвлекало его внимание, будь то жук, ползущий по столу, с которого он должен был убрать посуду, или облако, появившееся на небе и заинтересовавшее его, когда он должен был принести дрова.
При этом у Эди была очень хорошая память и ярко выраженное чувство справедливости, как у собаки, которая никогда не забывает руку, ударившую ее. Он мог неожиданно столкнуть в канаву ребенка, потому что тот несколько месяцев назад смеялся над ним и дразнил его. Подобное навсегда запечатлевалось в его мозгу.
– Нужно вести себя с ним, как с любимой собакой, – сказал однажды Романо Саре. – Тогда ничего не сделаешь неправильно, и он будет любить тебя.
– Ты что, всерьез предлагаешь, чтобы я обращалась со своим сыном, как с собакой? – саркастически спросила Сара. – У тебя что, не все дома?
– Да, только так, – сказал Романо. – Это единственная возможность.
Дискуссия была закончена. Сара так и не поняла, что ей делать с советом Романо.
Иногда она говорила Эди:
– Ты хочешь убрать со стола, а потом посмотреть телевизор, или сразу пойти в свою комнату и лечь спать?
На такое Эди вообще не реагировал. Он не делал ни того ни другого. Просто убегал на улицу, прятался в своем логове, смотрел в вечернее небо и беспрерывно потирал руки.
– Мне не хочется раздражать тебя, – сказал как-то Романо, – но собаку тоже нельзя ставить перед выбором: ты хочешь сейчас лечь на подстилку или лучше пойдешь в конуру? Она никогда не сможет дать тебе ответ, она просто не понимает, чего ты от нее хочешь. Может быть, она выбежит во двор и станет гонять кур. И Эди точно такой же…
Романо сидел на земле перед логовом Эди и чувствовал влажный холод, поднимающийся по ногам. Он взял руку Эди и нежно погладил ее.
– Все снова будет хорошо, поверь мне.
– Заря взошла – мама умерла, – сказал Эди.
Энцо знал, что со смертью Сары изменилась вся его жизнь. Хотя он по-прежнему сидел в своем инвалидном кресле в знакомой комнате возле окна, хотя Тереза готовила ему еду и ухаживала за ним, хотя его приемный сын Романо жил с Эди и Эльзой всего лишь этажом выше, он чувствовал, как одиночество, словно мощная волна, захлестывает его и уносит с собой, и он должен признать свое поражение. Никогда больше волна не выбросит его на берег, откуда смыла. Он был самым одиноким человеком на свете, пусть даже жил под крылом семьи.
Такой женщины, как Сара, никогда больше не будет.
– Не валяй дурака! – набросилась на него Тереза, войдя, как всегда, без стука в комнату и увидев слезы, беззвучно катившиеся по его щекам. – Ты ведешь себя как любовник, потерявший подругу, а не как старый человек, у которого умерла невестка. Что за черт, Энцо? Что с тобой такое?
Он ничего не мог на это ответить. Ему хотелось только одного – чтобы она наконец оставила его в покое. Но она и не думала уходить, а уселась возле окна и, как всегда, начала молиться, перебирая четки. Монотонное бормотание действовало ему на нервы, потому что он знал, что она делала все, что угодно, только не молилась. Губы Терезы двигались, а рот механически что-то бормотал, в то время как ее мысли устремлялись в совершенно ином направлении. Энцо подозревал, что она молилась только потому, что ей казалось глупым молча сидеть напротив и просто смотреть на него.