Он не шутил. Тогда Крис быстро покинул город, пытаясь избежать встречи с любым из двадцати семи человек, заплативших ему за улетучившийся наркотик. Провел месяц в Колорадо с Жаклин из колледжа, а потом она выставила его на улицу. Потом два месяца жил в Калифорнии, где спустил все свои сбережения и дошел до того, что питался в дешевых забегаловках, из которых сбегал, не заплатив. И наконец, оказался здесь, в Японии, куда прилетел бесплатно, благодаря одному корешу, работавшему на «Юнайтед Эйрлайнс». А здесь работал в баре, продавал таблетки и косяки, изредка, в качестве дополнительного заработка. Вот так они и прошли, десять лет.
Ах, еще тебя угораздило похитить какого-то идиота из якудза, не забывай.
Это тоже входит в десять лет.
И то, что его нос и правое колено превращены в кровавое месиво.
Вот теперь точно. Десять лет. Ровно.
Десять лет. Не так уж и много, если подумать. Какой бы итог подвел историк? Крис попытался посмотреть на свою жизнь со стороны, объективно.
И что же он увидел?
Бесцельно прожитые годы. В общем, он все время валял дурака. В друзьях водились сплошь всякие подозрительные типы. Слишком много наркотиков. И как много наркотиков он продал! А теперь вот эта катастрофа. Похищение. Он все еще не мог поверить, что он участвовал в нем. Как это случилось? Как так получилось, что он пересекся с якудза? То, что он еще жив, — слепое везение: он случайно оказался вне поля зрения камеры там, в любовном отеле, когда Джессика и Таро делали свое дело. Если бы Таро не передал ему старика с рук на руки, а ему пришлось поднимать его самому, якудза уже знали бы, что он там был.
Участвовал.
Боже, он был преступником.
— Господи боже мой, — воскликнул он.
Эта мысль его потрясла. Он приказал себе сделать шаг назад, попробовать истолковать последние события по-другому. Может, он преувеличивает, излишне драматизирует?
Полежал, подумал.
Решил, что слово «преступник» слишком бьет его по башке.
Но какое другое слово подошло бы лучше? Преступление было единственной сквозной нитью этих десяти лет его жизни. Он провел большую часть времени в преступных, криминальных занятиях. Или его поведение было преступным. То, что он никогда не считал его таковым, не меняло сути: факт оставался фактом.
А сейчас ему было интересно: почему не считал?
Наркодилерство — дело простое. Он никогда не считал себя дилером, потому что просто добывал наркотики для друзей. Или для друзей своих друзей. Это не то же самое, что стоять на углу. И он никогда не думал о распространении наркотиков как об уголовном преступлении, потому что… да потому что их употребляли все.
Вернее, все его знакомые употребляли наркотики. А это не одно и то же.
Изменилась ли его точка зрения?
Разве это не он заявил Джессике, когда они осматривали любовный отель: «Мы не преступники. Мы рассуждаем не как преступники». Но если это так, то почему он вообще стал ее слушать? Ведь она планировала киднеппинг, похищение. Разве нормальный человек тут же не встал и не ушел бы?
А если сделать еще один шаг вперед: разве нормальный человек не сдался бы, когда все полетело к чертовой матери?
Еще шаг вперед: а что сделал бы нормальный человек?
Разве нормальному человеку пришлось бы спрашивать?
Некоторое время он лежал и размышлял об этом.
Представил себе, что на диване сидит Ли Марвин из фильма «Под прицелом» и смотрит на него, валяющегося на полу.
Ли Марвин произнес:
— Настоящее имя Дзэния — Одзава.
— Так, — согласился Крис.
— А парни, которые избили тебя, — это якудза.
— Ага.
— И они хотят вернуть Одзава.
— Верно.
Ли закурил сигарету и выпустил облачко дыма.
Спросил:
— А сколько они готовы за него заплатить?
Это был хороший вопрос.
17
В здании лодочного сарая было очень темно. Но нельзя сказать, что там была кромешная тьма. Кромешная тьма… Кромешная тьма говорят, когда света вообще нет. А здесь все-таки немного света пробивалось из окон со стороны реки и со стороны электростанции. Его было достаточно, чтобы видеть сами окна. И щель под дверью. Однако больше ничегошеньки, ни одного проклятого предмета.
Джессика сидела на соломенной циновке рядом с Дзэния. После того как она взяла себя в руки и начала что-то соображать, она перетащила его сюда и заново связала. Потом взяла ломик и склонилась над стариком, ожидая, не шелохнется ли он. Но он не шелохнулся. Было уже часов десять. Однако Джессика больше не беспокоилась о том, жив пленник или умер. Она безумно устала и была страшно голодна. Она ничего не ела уже сутки, и за это время ее несколько раз вырвало. Джессика ничего не могла видеть, но слышала дыхание Дзэния, плеск воды о дно лодочного сарая, шуршание насекомого на полу. Ничто так не обостряет слух, как кромешная тьма.