Закушенная губа уже давно должна была или побелеть, или посинеть — середина декабря не лучшее время для подобных глупостей, а если не можешь вспомнить, сколько минут ты молча и почти бездумно смотришь на стоящего напротив снеговика, то и подавно.
Равно как если ты не можешь вспомнить — не можешь понять — когда ты вообще вышла на улицу. Но, наверное, не слишком давно, раз никто из дежурных работников еще не пошел тебя искать.
Она хотела выйти на улицу сразу же, как уехала темно-синяя машина с ненавистными людьми и Ритой, хотела лепить снежок за снежком и кидать их в стену, кидать с такой силой, чтобы они налипали на красный кирпич.
Она бы так и сделала, если бы в кабинете директора не сказала, что у нее в понедельник промежуточная контрольная, и если мистера и миссис Смит волнует ее успеваемость в школе, то они должны понять, почему она не может поехать вместе с ними в кино.
Она помнит, как гордилась собой в тот момент — суметь вот так легко придумать повод для отказа, произнести его с таким видом, будто это совсем не ложь, и ни голосом, ни жестом не выказать того, что внутри клокочут и бьются ярость и ненависть, как волны о гладкие камни высокого пирса. И как ей было все равно, что мисс Джорман или чета Смитов легко могут узнать, что никакой контрольной у нее нет.
Она помнит, как злилась, что не может придумать веский повод не отпускать Риту с этими людьми. Не может по той причине, что ее мелкая чертовски рада поездке, ее мелкая улыбается так широко, словно только что слезла с колен Санты, вручившего ей подарок, который она ждала несколько лет.
Оно так и есть, наверное, — оно может так быть, потому что Рита хочет, чтобы у нее были мать и отец, чтобы эти слова перестали быть набором букв, а превратились в людей, в запах блинчиков или апельсинового сока на завтрак, в походы в кино или парк по выходным…
Шейна запрокидывает голову и с силой зажмуривается, по прежнему не разжимая словно сросшиеся с губой зубы.
“Ты же сказал, что я все равно проиграю на следующем ходу”, — собственные слова, произнесенные в общей комнате, кажутся жутким пророчеством.
Конечно, она имела в виду просто партию в настольную игру, пустяковый проигрыш, который не значит вообще ничего — кроме разве что того, что Мартин чертовски хорошо понимает и тактику, и стратегию. Конечно, она имела в виду, что все картонные и пластмассовые детали можно собрать в коробку, а не ждать их с Ритой возвращения, чтобы закончить партию, как положено.
Только интуиция уже не подсказывает, уже кричит изо всех установленных в голове мегафонов — она, Шейна, и правда проигрывает. И, возможно, о поражении ей объявят не на следующем ходу, а уже на этом, потому что он еще не закончился.