Она помнит, как страшно ей было в кабинете директора, как этот страх застывал внутри твердым стержнем, не позволяя дрожать. Она чувствует — ей страшно до сих пор, только к этому чувству прибавилось еще одно, просочилось в него, как капля горького кофе в кубик сахара.
Отчаяние.
Это оно сейчас заставляет кусать губы, и это оно еще недавно — или давно, если бы она только понимала, — раскачивало ее тело маятником над раскрытой книгой по истории. И это оно сжимает пальцы в кулак, сгибает руку в локте и бьет снеговика в холодное, белое лицо, на котором в сумраке двора толком и не разглядишь тонкую выдавленную полосу рта и две точки глаз.
Неровный снежный шар чуть сдвигается в сторону, скрипит от удара, но не рассыпается на части, не проминается, не сохраняет на себя отпечаток ее злости.
Шейна бьет снова, уже другой рукой — короткий, резкий удар, с оттягом, как учил отец на случай, если понадобится защищаться. В тот раз это знание пригодилось, в этот…
Шейна на мгновение замирает, зло дергает головой — сейчас она не отбивается, сейчас она хочет просто бить кулаками о стену от бессилия, от неспособности сделать хоть что-то — или хотя бы придумать, что можно сделать, кроме как…
Кулаки уже не бьют, лупят по верхнему кому, который совсем недавно был головой снеговика: неровный шар под ударами превращается в кашу, разлетается в стороны ошметками белой плоти.
— Напомни мне никогда не попадаться тебе под кулак, ладно? — тихий смех раздается совсем рядом, рука на мгновение замирает в воздухе и врезается в снежного противника уже с меньшей силой, врезается настолько слабо, что застревает в холодных внутренностях. — Хороший удар.
— Отец учил, — глухо отвечает Шейна, переводя взгляд со своего странного соперника на стоящего в паре шагов за ним.
— Если ты тому ублюдку также заехала, то должна была сломать нос, ну, или куда ты там попала, — Мартин хмыкает, обходит развороченного снеговика и продолжает, наверное, заметив замешательство на ее лице. — Ну, в парке.
Шейна пожимает плечами — она бы тоже не отказалась сломать нос тому, кто был тогда у нее за спиной. Она даже пыталась это сделать, вот только не проверяла, получилось ли — даже не подумала об этом, просто сорвалась с места в сторону дома, как только освободилась.
— Не так, грязнее, — она слабо улыбается, почти давится усмешкой, и качает головой. — Затылком и локтями назад, коленом вперед.
Мартин трясет головой, словно пытаясь сбросить нападавший на волосы снег, хмурится, но молчит и подходит ближе.
Его пальцы кажутся неестественно горячими, когда он обхватывает ее ладони, тянет их на себя и тут же прячет в глубокие карманы своей куртки.
— Ты замерзла, Белянка. — Его пальцы чуть расслабляются, но не отпускают, не позволяют снова выскользнуть на холод.
— А тебе не… — устало начинает она, но не пытается ни освободиться, ни отойти от него хотя бы на шаг, чтобы не тыкаться кончиком носа в высоко поднятый воротник куртки.
— Нет, — он качает головой, скользит пальцами по ее ладоням, словно согревая. Или успокаивая. — Мне не плевать. Я думал, ты запомнила.
— Может, я просто не поверила в это?
— Может, — Мартин хмыкает, упирается в ее лоб своим, вынуждая чуть поднять голову и встретиться с ним взглядом. — Ты так против, чтобы мелкую забирали вместе с тобой?
Ладони мгновенно сжимаются в кулаки, стискивают чужие горячие пальцы на несколько мгновений, — ровно до того момента, пока Шейна не понимает, что она делает, — и так же мгновенно расслабляются.
— Или считаешь, что она тоже не хочет себе новых родителей?
— Я не хочу этих родителей никому. Я думала, ты запомнил.
— Опять повторяешь за мной? — он усмехается, касается ее губ дыханием. — Лучше бы объяснила, что с ними не так. Может, ты просто себя накручиваешь?
— Может, — короткий ответ срывается с языка прежде чем Шейна понимает, что это уже третий раз, когда она и правда повторяет за Мартином его слова.
— Так что происходит, Белянка? — на мгновение у Шейны мелькает мысль, что если бы люди умели обнимать голосом или взглядом, то Мартин бы сейчас это сделал. — Не в твоей голове, а на самом деле?
Она открывает рот, чтобы ответить — между происходящим в реальности и ее мыслями нет разницы, но запинается, дергает головой, словно сбрасывая слова с губ, чтобы ненароком не произнести их, проглатывает их вместе с глубоким шумным вдохом.
Мартин разжимает пальцы, вынимает руку из кармана, тянет силиконовый круг застежки вниз, распахивая куртку, и тут же перехватывает запястья Шейны, вынуждая ее сцепить ладони в замок уже у него за спиной. Там, между его телом и плотной тканью, удивительно тепло — и удивительно спокойно, даже когда Мартин обнимает ее в ответ.