— Все предусмотрели, — замерзшие, промерзшие насквозь, губы кривятся ухмылкой. — Наверное, гордитесь собой, да?
— Мы хотели быть уверены, что…
— Что я не сбегу? — ледяные наконечники летят вперед сплошной стеной, исчезают в пространстве не то растаяв, не то отлетев от невидимого щита. — Так вы же сделали все, чтобы у меня на руках не осталось ни единой карты.
— Что мы точно успеем, — с легкой улыбкой заканчивает свое предложение Эмма.
Эмоции на чужих лицах выглядят искренними и при этом — чертовски разными. Если бы она могла понять, кто из них лжет больше, кто из них притворяется настолько хорошо, что и сам верит в то, что только изображает.
— Поехали, иначе мы и за полтора часа не успеем добраться, — Дэвид Смит бросает слова через плечо, обходит машину, открывает дверцу, выпуская в уличный гомон рассказ уже не о пингвинах, а о каких-то обитателях теплых стран.
Рита довольно топает на месте, замирая перед дверцей пассажирского сидения, ждет, пока Эмма откроет ее, чтобы тут же забраться внутрь, оставляя на сидении и коврике белые снежные брызги, и устроиться у дальнего окна.
— Едем? — очередная, словно прилипшая улыбка, которая кажется такой искренней, но которая не может, просто не может быть именно такой, не у этого человека, не на этих губах.
— Дай мне адрес и я сразу же приеду к тебе, на целый день, да еще и с родителями, и пусть только попробуют меня выставить, — горячий шепот улыбается на ухо, обещает если не защиту, то поддержку, которую может дать только человек, который знает тебя не один год. — И даже этого кретина могу с собой привезти, если его отпустят.
— Не надо, — голова качается из стороны в сторону, пока ноги медленно шагают вперед. — Не впутывай его в это дерьмо сильнее.
“Чем я уже сделала” — оседает на губах невесомыми снежинками, растекается холодом по телу, проникает под кожу тонким слоем ледяной воды.
Рука тянется к воротнику куртки — осталось-то только взяться за ремень, потянуть его вверх, снимая сумку, усесться в машину, позволить миссис Эмме Смит захлопнуть за собой дверцу, запереть ее в этом замкнутом пространстве…
Пальцы замирают на гладкой шуршащей ткани, на длинных прядях, лежащих по обе стороны плеча, но ремень — проклятый или благословенный — не находят.
— Шейна? — приглашение звучит так ненавязчиво, так мягко, что она могла бы захотеть принять его, захотеть шагнуть в тепло заведенной машины. Она бы так и сделала, наверное, если бы не знала, кто и куда хочет ее отвезти.
— Я забыла сумку, — хочется верить, что ее голос сейчас не звенит от радости, что на лице не отразилось ничего, что выдавало бы торжество.
— Не думаю, что в ней есть что-то такое, что понадобится тебе во время каникул, — отрезает Дэвид Смит, оборачиваясь с водительского сидения.
— Там фотография моих родителей, — злость вспыхивает ледяным пламенем, застывает на лице стиснутыми зубами, очерченной резче обычного челюстью. — Не советую вам, мистер Смит, отзывать о них подобным образом.
Раздражение перетекает в наигранное, теперь уже точно наигранное, сожаление, стоит только Эмме Смит бросить осуждающий взгляд через толстой стекло.
— Шейна, прости, Дэвид порой бывает совершенно невыносим, когда дело касается опозданий на важные встречи, — очередная улыбка, на этот раз виноватая.
— Не представляю, как вы вообще с ним живете, — злость похожа на яд, она сочится между губ, копится на кончиках зубов, готовых впиться в теплую плоть, и ногтей, которые только и ждут, чтобы полоснуть по чужому лицу, оставляя на нем уж точно не один, а хотя бы парочку ровных или не очень царапин.
— Он бывает хорош в некоторых других вещах, — улыбка становится почти доверительной, словно ей только что доверили какой-то взрослый и исключительно женский секрет. — Но мне кажется, что ты тоже не хочешь опаздывать, поэтому вернешься уже через пару минут, правда?
— Думаю, мне не стоит знать, насколько ваш муж великолепен в постели, — яд срывается в того, кто стоит ближе других, разъедает налет идеальности и сдержанности.
— Я пока побуду с Ритой, Шей, — ладонь Джей сжимает запястье, обещает, что с ее мелкой ничего не случится за то время, что она проведет не рядом с машиной, когда подруга улыбается уже чете Смит. — Вы же не будете против, правда?
Шейна думает, что ей хотелось бы убить любого, кто посмотрит на нее с такой слащаво-отравленной улыбкой. Или кто посмел бы посмотреть вот так, например, на Риту.