Шейна прижимает язык к порезу на пальце — накрывает порез языком — и закрывает глаза.
В конце концов, она хотела сбежать, она почти планировала это, если что-то настолько абстрактное вообще можно планировать, она ведь даже прикидывала, как добраться до той ночлежки от школы и от приюта, от двух точек, из которых она могла бы выбраться хоть куда-то…
Но я не хотела, чтобы получилось вот так! Я не хотела!
Плечо упирается в стену, будто грязный кирпич или облупившаяся краска поверх бетона вдруг стали единственной опорой. Тело скользит вниз, сползает по стене брошенным в нее снежком. Шапка сбивается, замирает на макушке уродливой пародией на берет, и Шейна стягивает ее, сминает в руках, прижимаясь виском к шершавому кирпичу. Сумка ложится на снег, — может быть, даже на капли крови или на выпавший из рук стаканчик, — ремень соскальзывает с плеча, теряется широкой светлой лентой на светлом фоне.
Тело дрожит.
Тело бьется под одеждой, как крохотная шоколадная конфета в упаковке из толстого пластика, которую трясут в руках не то проверяя, как скоро цельный комок разлетится в крошку, не то просто не зная, чем занять руки, и уж точно не думая о том, что испытывает в этот момент продукт переработки какао-бобов. Или же — уверенные, что десерт вообще не может ничего чувствовать.
Тело дрожит.
Тело хватает воздух ртом, задыхаясь и от недостатка кислорода, и от крика, который клубится в груди ядовитым дымом. Тело заходится дрожью, как слезами — крупными, частыми, — было бы оно из металла, из какой-нибудь стали, наверное, звон сейчас стоял бы такой, что сбежались бы все копы в округе.
“Они и сбежались” — мысль проносится в голове гоночной машиной по овальной трассе, как только совсем рядом за углом раздаются шаги.
Замерзшие руки двигаются резко и отрывисто, но быстро — подхватывают ремень сумки, набрасывают его на плечо, прячут волосы под капюшоном. Раскрытая ладонь касается стены, готовая в любой момент упереться в нее, поддержать рывком распрямившееся тело.
Шаги проходят мимо, не замедляются ни напротив входа в подворотню, ни даже за ним — словно тот, под чьими ногами сейчас скрипит снег, оказался здесь, может, и не случайно, но уж точно не для того, чтобы загнать ее, Шейну, в угол, выбраться из которого получится только одним способом — сдавшись. Или позволив себя убить.
Замерзшие и наверняка давно посиневшие губы чуть вздрагивают, пытаясь изобразить подобие улыбки — она не может быть настолько значимой, не может быть настолько опасной, чтобы ее собрались убивать.
Вспыхнувшие в памяти темно-синяя машина и желтый автобус усмехаются, хохочут, выпуская из развороченных капотов клубы черного дыма.
Вспыхнувшие в памяти темно-синяя машина и желтый автобус щурятся лопнувшими от жара колесами: ты правда думаешь, что это было совпадением, чистой случайностью, в которой мог пострадать совершенно любой из учеников школы, но задело почему-то тех копов, которые хотели тебя удочерить, Риту и Джей, просто решившую побыть с твоей мелкой, чтобы ты не волновалась?
Шейна глубоко вдыхает — холодный воздух волной дрожи проходит по телу, вибрирует где-то в груди, пульсирующим комом застывает в животе — и медленно выдыхает, шагая вперед.
В конце концов, она выжила, — глупо, непозволительно глупо тратить время, которое у нее еще есть, на то, чтобы совершенно прозаично замерзнуть в подворотне.
Окоченевшие пальцы комкают шапку, прячут ее в карман куртки, прячутся в него и сами. Окоченевшие мышцы с трудом, но все же поворачивают голову из стороны в сторону, позволяя оглядеться, зацепиться взглядом за сине-зеленые отсветы какой-то вывески или гирлянды на соседней улице, а обонянию почувствовать сладко-масляный запах выпечки — пончики, так пахнут только они.
Стиснутые в кулаки ладони только глубже прячутся в карманы — хочется есть, хочется прямо сейчас впиться зубами в горячую хрустящую корочку, впиться так, чтобы только вынутое из раскаленного масла тесто обязательно обожгло небо, чтобы потом пришлось стоять с открытым ртом, жадно вдыхая морозный воздух.
Шейна дергает головой — поесть, конечно, нужно. И она обязательно купит себе что-нибудь, но не пончики — слишком дорого и совершенно не сытно, просто мгновение удовольствия и тепла, а сейчас нужно совсем другое: тарелка супа, коробочка лапши на вынос или хотя бы хот-дог.
А еще, сейчас нужно дойти до ночлежки, адрес которой дал Мартин, где не станут задавать слишком много вопросов, — или вообще не зададут ни одного, — а просто возьмут деньги и вручат ключ от какой-нибудь комнаты. Или покажут на кровать или хотя бы на матрас, на котором можно свернуться калачиком, как в детстве, когда у нее болел живот, и дождаться утра.