— Пусть самую маленькую, лишь бы отдельную.
— Не бойся, дадут, никуда не денутся, — сказал Егор.
А в конце лета ушел на фронт.
Она часто писала ему. Письма были подробные, длинные. В то время она уже начала работать на фабрике, в прядильном цехе, выполняла заказы фронта.
Его письма были много короче, в каждом письме он просил ее — пиши почаще, не забывай, жди, мы непременно увидимся.
Она получила обратно свои последние к нему письма, и позднее, когда уже знала, что его нет, вдруг пришел солдатский треугольник со знакомым до боли почерком:
«Лида, родная! Я очень скучаю по тебе и верю, мы обязательно увидимся, как только разобьем врага, я вернусь, и мы всегда будем вместе…»
Так и осталась она одна. И не хотелось больше никого, не хотелось ни с кем связывать свою судьбу. Впрочем, разве нашелся бы кто-либо, кто пожелал бы ее? Вокруг было много женщин, таких же, как она, свободных, только моложе, красивее, веселее.
…Как и обычно, когда уходили откуда-нибудь, девочки проводили ее до самого дома.
Лидия Ивановна привычно подняла голову, глянула на свои окна. Темные. Всегда темные. Может быть, оставлять свет, уходя? Тогда, возвращаясь, увидишь — в окнах светло, и не будет так одиноко? Впрочем, все это обман самое себя, откровенный обман.
— Что завтра собираетесь делать? — спросила Лидия Ивановна.
Римма сказала:
— Завтра отосплюсь за всю неделю.
— У нас Наташа по воскресеньям тоже долго спит, а я не могу, — сказала Таня. — Привыкла рано вставать, и уже как-то не спится.
— Я тоже привыкла рано вставать, — сказала Лидия Ивановна. Мысленно увидела: утро, тишина, за окном деревья неслышно шелестят ветвями.
Можно никуда не идти, весь день просидеть дома, только зачем?
Прошлое воскресенье она отправилась в поход. Прочитала объявление возле метро: «Желающие отправиться в туристический поход до Рузы собираются у Белорусского вокзала, возле кассы номер пять, в шесть тридцать утра».
Ровно в шесть пятнадцать утра она уже стояла возле кассы номер пять. Было по-утреннему малолюдно, небо в легких облаках, мягкий, нехолодный ветер.
Собралось всего примерно человек двадцать, всё больше женщины Лидии Ивановны возраста. Руководитель, бодрый, заросший темными волосами по самые плечи бородач в тренировочном костюме, обладавший необыкновенно зычным басом, возглавил поход.
Он был на диво активен, то запевал песню, требуя, чтобы все остальные подхватили припев, то, громко ударив в ладоши, пускался в пляс, поводя плечами и выделывая ногами различные кренделя. То начинал один за другим рассказывать несмешные анекдоты, первый громко смеясь и, наверное, удивляясь, почему это другие не смеются. Должно быть, он стремился вдохнуть жизнь в любителей пеших походов, которые шли, глядя себе под ноги, как бы не замечая ни лесных тропинок, ни полей, ни деревьев.
Лидия Ивановна подумала тогда, что все те, кто идет вместе с нею, очевидно, так же как и она, стараются спастись от одиночества, которое равно давит на всех, спастись хотя бы на один только день. Неужели и этот бородатый веселый, ну и, конечно же, еще молодой по годам человек тоже одинок? И так же стремится позабыть о своем одиночестве, о возвращении в пустые, молчаливые стены?
Они дошли до леса, бородач приставил ладони ко рту.
— Минуту внимания! — пророкотал он. — Привал, отдых.
И тут же затянул песню, немилосердно фальшивя:
Оборвал песню, прошелся колесом, прыгнул несколько раз и начал собирать сучья для костра.
Лидия Ивановна собирала вместе с ним, и вскоре уже разгорелся огромный костер, часто стрелявший искрами, потом под угли положили картофелины и сидели вокруг костра, глядели на огонь. И бородач вдруг притих, задумался о чем-то…
— А что вы будете делать, тетя Лида? — спросила Таня.
— Сама не знаю.
— Там что, Москва-река? — Наташа кивнула на деревья, темневшие вдали. — Пойдемте туда, ладно?
— Ну что ж.
Лидия Ивановна первая пошла вперед. Светила луна, знакомые деревья на берегу казались непомерно большими, загадочными. Набегали быстрые облака, то и дело скрывая луну, и тогда сразу становилось темно, неприютно, потом облака исчезли, и освобожденная от них луна опять несла свой чистый, ясный свет.
Москва-река словно бы уснула, по самой середине ее пролегла лунная дорожка.
— Красиво как! — сказала Таня.
— А ты давай напиши стихи. — Римма дернула Таню за руку. — Ну, начинай сочинять: «Ах, луна, ах, река, как ты мне дорога!»