— Помолчи-ка, душечка, — сказала Таня. — Лучше поглядела бы вокруг себя.
— И что я бы увидела? — спросила Римма. Узенькое, лисье личико ее выглядело необыкновенно белым, почти фарфоровым в свете луны.
— То же, что и мы все видим, — ответила за Таню Наташа.
— Например? Луну, облачка, травушку-муравушку? Да?
Римма засмеялась, но никто даже не улыбнулся в ответ.
— Хотя бы и так, — спокойно согласилась Наташа. — Она знаете какая, тетя Лида? Взяла и выкрала у Тани тетрадку и читала всем Танины стихи.
— Неужели правда? — Лидия Ивановна посмотрела на Римму.
Римма скривила губы:
— Вы им верьте, тетя Лида, они еще чего-нибудь напридумают.
— Разве я вру? — спросила Наташа.
— Ну хорошо, не врешь, а что такого особенного я сделала? Таня пишет стихи, у нас в ПТУ все знают, и я взяла и прочитала, что тут такого?
Она взяла Лидию Ивановну под руку, но Лидия Ивановна медленно высвободила руку.
— По-моему, Римма, то, что ты сделала, все равно, что чужое письмо прочитать.
— Как это? — не поняла Римма. — При чем здесь чужое письмо?
— При том. Ведь Таня не дала тебе свою тетрадь и не просила тебя читать ее стихи, ты сама взяла ее тетрадь без спроса, чего ж тут хорошего?
— Я, может быть, сама когда-нибудь взяла бы и прочитала всем ребятам свои стихи, — сказала Таня. — А теперь не хочу и не буду.
— Ну, а мне прочитаешь когда-нибудь?
Таня кивнула:
— Вам, тетя Лида, почитаю.
— Прочти сейчас, — сказала Римма. — Мне очень нравятся твои стихи про осень.
Таня засмеялась:
— Подлизываешься, Римма!
— Ни капельки не подлизываюсь, говорю, что думаю. Про осень мне больше всего понравилось.
— Прочти, Таня, — попросила Лидия Ивановна.
Таня отошла немного назад, заложила руки за спину. Начала читать стихотворение, чуть завывая, должно быть, подражая кому-то, актеру или поэту, кого довелось видеть:
И дальше Таня читала про «Одиночество, как твое имя-отчество, как твое прозвище-звание, горькое мое страдание?».
Читая стихи, Таня опустила ресницы, тень от ресниц упала на нежные ее щеки, вся она такая юная, свеженькая, миловидная…
Лидия Ивановна не выдержала, улыбнулась:
— Откуда у тебя эти мысли, Танюша? И что ты знаешь про одиночество?
Римма сказала:
— Она у нас любит фасон давить.
— А ну, хватит! — с досадой сказала Таня. — Сама же просила меня почитать стихи, а теперь придираешься!
Помолчали немного, потом медленно повернули обратно. Шуршали под ногой первые опавшие листья, с Москвы-реки вдруг потянуло острой, резкой прохладой.
— А ведь и в самом деле скоро осень, — сказала Наташа. — С дождем, со слякотью.
— Люблю осень, — заявила Римма. — Осенью никуда идти неохота, учись или работай, и все тут.
— Зато, как только солнышко выглянет, наша Римка уже ожила, — усмехнулась Наташа, — хвост трубой, ноги в руки, только ее и видели!
— А тебе завидно?
Наташа удивленно переспросила:
— Мне? Завидно? Это тебе, что ли, завидовать?
— Кому же еще? За мной все мальчишки бегают, возле дома поджидают, записки мне пишут, а за тобой никогошеньки!
— Хватит вам! — Таня положила руки на плечи Риммы и Наташи. — Чтоб было тихо!
— Я, конечно, могу завидовать, — помолчав, начала Наташа, — только не тебе и не еще кому-нибудь из девчонок, а хотите знать, кому я завидую?
— Ну, кому же? — улыбаясь, спросила Лидия Ивановна.
— Зине Вершиловой, вот кому.
— Зине? — удивилась Лидия Ивановна. — Почему именно ей?
— Потому что она знаменитая, о ней пишут, дня не проходит, чтобы о ней в газете не писали или по радио не говорили. А сколько раз ее снимали и на обложки, и так в журналах…
— Зина ничего, довольно красивая, — сказала Таня.
— Да разве из-за этого ее снимают? — спросила Наташа. — Ты что? Таких красивых у нас на фабрике сколько хочешь! Нет, она знаменитая, о ней все знают.
— А сегодняшним героям завидуешь? — спросила Римма.
— Каким героям?
— Машиностроителям?
— Вот когда я на них раньше смотрела, как они на сцене стоят с лентами через плечо, а их на телевидение снимают и все на них глядят, я им всем так завидовала! — задумчиво произнесла Наташа.
— Пусть Таня стихи про них напишет, — посоветовала Римма.
— И напишу, почему нет, — сказала Таня.
— А что, вдохновилась, кажется?