Его рука соскользнула с моего плеча, он весь обмяк и побрел прочь, качая головой.
Люди повышали голос, когда он проходил мимо них, направляясь к выходу. Они тоже потели, хотя нельзя сказать, чтобы здесь было слишком жарко или что они много выпили: в комнате была всего пара-другая официантов пожилого возраста, и их подносов почти никто не касался. В воздухе тем не менее висел такой угар наркоты, что у меня самого голова слегка поплыла. Эта напряженность, которую я уловил в только что состоявшемся разговоре, – может, во всем виновата только травка, эта зараза, которая может изнутри заразить собравшееся общество, перескакивая из одной головы в другую, подобно молнии, и оскверняя воздух? Не это ли произошло здесь? Но в воздухе витала еще одна разновидность возбуждения – неспокойная, нездоровая, доходящая почти до экстаза и ощущаемая целой группой людей, которые собираются сделать что-то запретное и манящее одновременно. Я сразу вспомнил университетский альпинистский клуб и как мы собрались совершить абсолютно непозволительную вещь: прыгнуть с тросом с моста, находившегося недалеко от университета; вся эта бравада и кипение страстей – а пот между тем змейкой тек по позвоночнику в трусы. Вот и тут такое же ощущение. Разница состояла в том, что эти люди вряд ли пытались скрыть его друг от друга, как будто они уже через это все проходили и им было нечего скрывать друг от друга, разве что, пожалуй, от себя самих. Я уж начал было думать, не забрел ли случайно в какой-то кружок извращенцев, но тут мне вспомнилось обвинение в неонацизме и упоминание Брокена. Это место было знаменито в свое время не меньше Бранденбургских ворот, символа разделения Германии. Может, название позаимствовали для какого-нибудь неонацистского Bund'a? [27] Очень даже может быть. А может, оно и вовсе ничего не означает. Только где-то я это название все-таки слышал, но голос, его произнесший, я запомнить не удосужился.
Хочу к елям Брокена, где еще сохранилась нечисть…
Так сказал Ле Стриж в состоянии крайнего недовольства; мой друг Джип-штурман побледнел при упоминании этого места.
Раздавшийся грохот вернул меня от грустных воспоминаний в действительность. Совсем недалеко от того места, где я стоял, распахнулась дверь в комнату, и из заднего помещения внесли какую-то громоздкую мебель. Я заглянул в открывшуюся дверь и увидел комнату, которая по размерам была больше этой, а венчал ее огромный стеклянный купол. Вокруг сновали мужчины без пиджаков, явно готовясь к чему-то; они расчищали место и даже скатывали ковер.
Конечно, это можно было сделать и раньше, прежде чем пришли гости; так почему же этого не произошло? Если только здесь не было какого-то секрета – такого секрета, который можно подготовить только под прикрытием вечеринки. Пол у слуг под ногами выглядел как мраморный, судя по внешнему виду и по звуку выставляемых графинов и чанов – нет, сосудов и кувшинов, с фантастическими орнаментами, позолоченных или золотых, с едва уловимым налетом древности. В полу тоже были золотые вкрапления, а среди мозаичных рисунков, вмонтированных в мраморную поверхность, самая большая фигура в центре зала выглядела знакомой. Только «знакомая» не значит «дружелюбная» исходя из того, что мне доводилось видеть. Но где же я сталкивался с этим? А у нацистов кроме свастики есть еще какие-нибудь символы? Но стоило мне подобраться поближе и попытаться рассмотреть рисунок повнимательнее, как я чуть из кожи не выпрыгнул от неожиданности. Мне на плечо легла рука, настоящий ласт, и повернула меня так, что сопротивляться было бесполезно. Два голубых глаза, слегка навыкате, уставились прямо мне в глаза, и в них внезапно отразился огонек яростного гнева.
– Stephen? Teufelschwanz, was machst du Verfluchter in dieser Stelle? [28]
– Постой-ка, Лутц, ты меня разве сам не приглашал?
В глазах на мгновение выразилось недоумение, но затем голос его смягчился. Однако у таких людей, как Лутц, мягкость – это не естественное состояние.
– Да, да, конечно, прости меня! На вечеринку, gewiss naturlich! [29] Хотя я уже и надеяться перестал, что ты придешь! Не сказал? Извини, Стивен, но это собрание особенного… как это называется? Ложи. Тайной Ложи. Но как ты умудрился попасть сюда?
– Фройляйн Инга-Луиза привела меня сюда, чтоб я встретился с тобой – вот как!
– А-а… – Выражение лица у него сразу изменилось. – Ее никто не просил об этом. Глупая баба! Ей, наверное, взбрело в голову, что если ты появился так поздно, то целью твоего посещения может быть только одно. Хм! – Он надулся ненадолго, потер руки, затем посмотрел на меня слегка недоверчиво. – Мне нужно будет с ней перекинуться словечком. Если честно, меня все это огорчило. Ты и она – оба – несколько обесценили сюрприз, который я хотел для тебя приготовить. Специально для тебя.
– Для меня?
– Ну да. Я надеялся, что смогу пригласить тебя – и пожалуйста, не смейся! – стать членом этой Ложи. Может быть, даже сегодня вечером. А вы с ней все испортили!
Я глубоко вздохнул. Самое время вспомнить об осторожности.
– Лутц… это большая честь для меня. И с твоей стороны это очень мило. Только… впрочем, наверное, все это и к лучшему. Знаешь, как часто мне предлагали стать масоном? Но каждый раз я вынужден был отказываться. В компании у нас такая традиция: без страха и упрека.
Я вспомнил моего бывшего босса Барри, который так никогда и не вступил ни в одну из милых его сердцу еврейских организаций, но почему-то мне не захотелось рассказывать об этом Лутцу.
– Мы даже с ротарианцами никаких дел не имеем. Вот.
Лутц добродушно ухмыльнулся, но в глазах его все еще поблескивал нехороший огонек.
– Да ну тебя с твоей компанией! Конечно, я прекрасно понимал, что мне придется на тебя время потратить, порассказать тебе о нас, насколько мне это позволено. Для тебя это может оказаться крайне важным, Стивен. Нынешние масоны – это ерунда, так, мелкая сошка. Но мы имеем связь с настоящими вольными каменщиками, Стивен, организацией, которая издревле существовала на континенте. Она неизмеримо древнее и могущественнее и происходит от лож, членами которых были Моцарт и император Иосиф Второй. [30] Мы давно уже привыкли к тому, что наши ряды пополняются людьми, наделенными властью, самыми выдающимися людьми своего времени. Правительства составлялись или разгонялись в наших салонах, королей свергали с престола, люди получали состояния или разорялись. Во времена потрясений или войн мы предлагаем убежище, понимание, постоянную взаимопомощь, которая не знает границ между нациями. – Он понизил голос. – А тем, у кого достаточно воображения, чтобы осознать это, мы предлагаем познать силы, которые поистине являются основой всего сущего. Я сейчас больше ничего не скажу, но то, что я рассказал, – все истинная правда.
Я ходил по тонкому льду.
– Звучит заманчиво, но мои принципы…
– Твои? – прогрохотал он. – Да ты уже достаточно взрослый мальчик, чтобы понимать, что принципы – это то, что ты создаешь сам. К тому же принципы ведь для тебя не главное, так? – Он крякнул и протянул мне еще один бокал шампанского: – «Вдова Клико», и не моим шумным юным друзьям внизу его глотать. Хотя знаешь, Стив, – он усмехнулся, и мне показалось, что сейчас он пихнет меня в бок, – мы бы им кое-что смогли показать. Мы трудимся по-крупному, но и играем по-крупному – и я уже знаю, что к тебе это тоже относится! Как насчет девушек, которых ты здесь видел? Ну, после нескольких часов, проведенных здесь… – Он приподнял брови, округлив глаза, которые приобрели озорное выражение. – Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я оглянулся по сторонам, и он фыркнул:
– Нет, конечно, не с этой братией, не с этими старыми Katzen. [31] Они тут просто за компанию – verstehn? So gut. [32] Но я обещаю, что ты испытаешь нечто, что перевернет все твои представления о жизни, герр Ratspraesident, все перевернет. Есть девушки, красивые девушки, которые… у меня просто нет слов. Это необходимо пережить.
Я внутренне содрогнулся, но обижать его не хотел. Я попытался найти правильный ответ, мягкий отказ, который не позволил бы ему обидеться сразу.
– Лутц, я… я действительно впечатлен. Но, как бы там ни было, ты знаешь, как это бывает? Я уж лучше пойду своей дорогой.