Дорога была неровной, но прекрасное животное ни разу не то что не споткнулось, но даже не сбавило ход. Из-под его уверенных копыт, когда они попадали на кусочки кварца, сыпались искры, сбруя пела и позвякивала, а грива развевалась по ветру, подобно знамени. Я поймал себя на том, что громко смеюсь от неизъяснимой радости. Когда до перевала оставалось уже всего ничего, тропа внезапно сделала петлю. Я пятками как бы пришпорил коня и слегка натянул поводья, но мог бы этого и не делать – он с легкостью проскакал по склону, и вот мы перемахнули через хребет. Но даже в этой стремительной гонке я все время различал настойчивый звон колокола, доносившийся, как оказалось, с огромной светлой башни, маячившей вдалеке. А откуда-то снизу этому колоколу вторил другой, с более низким звучанием.
От увиденного за перевалом у меня тотчас перехватило дыхание. Склон горы снова, хоть на этот раз и не так резко, исчез внизу, однако тропа не оборвалась вместе с ним. Она бежала вдоль скалы, повторяя изгибы склона и смотрясь в простиравшееся внизу и мерцавшее море. Конь скакал по ней так же уверенно, как и прежде, словно у него было запланировано некое срочное рандеву. Он слушался малейшего прикосновения, но, казалось, вовсе не нуждался в понуканиях. Опустив поводья, я глядел вперед, за облака, пытаясь найти хоть какой-то намек на то, куда мы направляемся. Поверхность облаков пронизывали все новые очертания, все новые вершины, вздымавшиеся неровной линией наподобие драконьих зубов, из чего можно было заключить, что мы находились посреди горной цепи. Но ближе, еще ближе к нам и чуть ниже, еще что-то устремлялось ввысь. Тенистый шпиль, лишь слегка пронзивший облачный свод, шпиль слишком тонкий и изящный, слишком правильной формы, чтобы оказаться очередной скалой. По мере нашего продвижения по тропе он словно раздвоился, и теперь рядом, параллельно друг другу, возвышались два шпиля одной высоты и совершенно одинаковые. И несмотря на то что в лучах солнца их тени четко выделялись на сверкающей белизне, они казались нереальными.
Затем краем глаза я уловил какое-то движение – еще одна тень, но на этот раз под облаками. Тень скользила сквозь них, словно рыба, двигаясь неторопливо вровень с тропой. Я бы мог ее и не заметить, и тогда происшедшее затем оказалось бы еще более неожиданным. С пугающей внезапностью тень выскочила из-за облаков и быстро поднялась над их поверхностью. Я широко открытыми от изумления глазами смотрел на нее. Это был воздушный корабль, дирижабль, но не похожий ни на одну модель, которые я видел на картинках. Он был изящнее и меньше, чем «Гинденбург» или обычный цеппелин. Белый корпус летательного аппарата был вытянут на девять или десять одинаковых отсеков от носа до хвоста-киля, состоявшего из квадратных секций и напоминавшего огромный бумажный змей из коробок, а из моторного отсека один за другим с пыхтением вылетали маленькие клубы дыма. И все же, несмотря на примитивность конструкции, дирижабль шел параллельным курсом, быстро, без видимых усилий нагоняя нас, а гондола его, имевшая обтекаемую форму, казалась весьма вместительной. Примитивность? А может, как раз наоборот? Я начал склоняться к тому, чтобы усмотреть в этой примитивности новую, альтернативную технологию, сложную конструкцию, работающую на самых простых принципах. Несомненно, это была превосходная машина, такая же совершенная и функциональная, как корабль викингов. Дирижабль стремительно приближался, пока я наконец не смог вполне отчетливо различить тихое прерывистое пыхтение – наверняка здесь использовалась какая-то разновидность парового двигателя. Я приподнялся в стременах, чтобы помахать рукой…
Что-то прожужжало совсем рядом. Не насекомое, это уж точно. Я быстро нагнул голову, уклоняясь. Со склона посыпался град камней и пыли. Я, как последний идиот, так и замер с открытым от удивления ртом – уж чего-чего, а попасть под обстрел я никак не ожидал. Я снова попытался помахать рукой в знак того, что я безоружен. Снова раздался громкий треск, и на этот раз уже тропа разразилась брызгами пыли. Я прижался к холке коня, с силой ударил его пятками в бока и, чего со мной никогда раньше не случалось, пожалел, что у меня нет шпор. Впрочем, я мог бы и не понукать коня. Он перешел в галоп, и мы буквально полетели вперед. Раздалась целая серия выстрелов, и воздух загудел, как от роя пчел. Я не сразу сообразил, что происходит. Теперь уже не одиночный выстрел, а целый залп, значит, стреляют отнюдь не новички. В меня стреляют, не зная, кто я, и без предупреждения. Они даже не стали ждать – ведь можно было приблизиться и убедиться, тот ли я, кто им нужен, или нет. Они же принялись палить, как только я попал в поле обстрела, как будто кого-то боялись. Но кого – одного человека, у которого при себе в худшем случае мог быть пистолет? Это казалось совершенной бессмыслицей.
Но они не прекращали стрельбу. Тень, похожая на акулу, скользнула через тропинку перед нами, совсем недалеко от холма. Я взглянул вверх, попытался подать сигнал и понял, что смотрю прямо в посверкивающие зловещим блеском дула орудий, торчащие из обоих бортов гондолы. Вскрикнув от неожиданности, я буквально вжался в седло; стволы исчезли за вспышками оранжевого пламени, земля и камни взрывались вокруг нас, но вот уже взрывы остались позади. Мы двигались слишком быстро для нападавших. Воздушный корабль чуть не врезался в скалу; пульс двигателя внезапно участился, превратившись в сплошной рев, а воздух наполнился пылью: они сбрасывали балласт. Корабль затормозил, резко развернулся и бешено закачался; моторы ревели и дребезжали. Я живо представил себе, как люди в гондолах спотыкаются, падают и катятся по полу. Я скорчил мстительную мину: несмотря на то что я не видел ни одного из нападавших, я не испытывал к ним особой любви. Такое нередко случается, если в тебя стреляют.
Дирижабль постепенно замедлял ход, с пыхтением огибая гору, готовый в любой момент продолжить атаку. Я потрепал коня по гриве, чувствуя приступ бессильной злобы. Значит, в быстроте спасения не будет; нужно искать укрытие. Насколько я помнил, по ту сторону перевала никаких укрытий не было, и вдобавок я очень сомневался, что мне удастся заставить огромное животное повернуть назад. Простая попытка управлять лошадью на такой скорости могла отправить нас под откос или вывести из равновесия, превратив в идеальную мишень. И тут впереди, за поворотом, выросли два огромных валуна, возвышавшиеся над тропой, подобно грубым изваяниям Стоунхенджа: шанс, причем существенный. Я дернул поводья и прошептал:
– Вперед, малыш! Спасай свою шкуру!
И он ринулся вперед. Я припал к взмыленной шее животного, слова мои перешли в бормотание. Я готов был поклясться, что конь отреагировал на несколько мгновений раньше, чем я, как будто он тоже все видел и понимал, – а может, так оно и было. Так или иначе, но скоро мы оказались у поворота. До спасительных камней оставались считанные шаги, но нависавший над нами темной тенью воздушный корабль начал спускаться, словно туча, начиненная смертоносными молниями.