– Да! Господи, да!
Внезапно моя шея разболелась, а все сухожилия от сегодняшнего перенапряжения раскалились чуть не добела. Изрядная доля старого стресса вернулась, и даже влажная ночная прохлада не спасала. Элисон в изумлении уставилась на меня:
– Стив, неужели и с тобой такое?
Она заметила мой кивок и чуть не расхохоталась.
– Боже, я бы ни за что этому не поверила – и до сих пор не верю! Стив Фишер, этот холеный, нализавшийся сметаны, уверенный в себе кот, божий дар для страдающих женщин, – и так же взвинчен, как я?
Она прислонилась к стене и затряслась от беззвучного смеха.
– Благодарю за краткое жизнеописание! – сердито отрезал я. – Может, тебе не стоит подходить так близко, а? А то ты как раз мне только-только начала нравиться.
Ока внезапно перестала смеяться и на некоторое время замолчала. Затем проговорила тихонько:
– Прости. Я могла бы сказать то же самое. И говорю, так ведь? Я думала, что мы… ну сошлись немного короче, понимаешь?
Она снова меня удивила, положив свою ладонь на мою.
– Так и есть. – Я снова оглянулся по сторонам. – Ты просто наступила на больную мозоль, вот и все. И сейчас я больше не могу об этом говорить! Я и без того трясусь от страха.
Я замолчал и уставился назад, в темноту очередного переулка.
Элисон последовала моему примеру, и пальцы ее крепко вцепились в мою руку. Нам отсюда еще был виден забор свалки, и там сейчас скользили чьи-то тени.
– Значит, Лутц это дело не собирается так просто оставить, вот оно что!
Рука моя нащупала рукоятку меча.
– Может, нам лучше с ними сейчас и разобраться…
Ее рука все так же лежала на моей.
– Я бы не стала. Взгляни!
Тени обнаружили дыру в ограждении и кинулись туда, пригибаясь и вылезая наружу. Нам не пришлось там пригибаться.
– Дети ночи! И вполне взрослые!
Не надо было говорить больше ни слова. Мы двинулись вперед быстро, тихо, стараясь не выбираться на свет и не бежать, чтобы лишнее движение не привлекло взгляд преследователей.
– Возвращаемся на главную улицу? – прошептал я в самое ухо Элисон. Перспектива большого количества огней и людей казалась почти спасительной.
– Нет. Очень возможно, что там окажутся их детеныши-подростки, они вполне могут сойти за людей, ну ты их уже видел. А эти слишком тяжеловесные, чтобы нас догнать. Вот сволочь-то!
Я снова оглянулся назад:
– Лутц? Я почему-то не думаю, что это он. Он предпочитает слуг-людей. Думаю, у нас на хвосте они оба, причем каждый сам по себе.
Она бросила на меня тревожный взгляд и кивнула.
– Ты хочешь сказать, поэтому-то Лутц и попытался тебя прикончить, как только ты ему отказал? Чтобы ты не достался Ле Стрижу? Возможно, союзнички, которые друг другу не доверяют. Возможно, именно поэтому мальчики Лутца и не преследовали нас.
– Наверное, все именно так и обстоит. Что ж, будем настороже. Гляди, там впереди поворот. Свернем, и нас уже не увидят. Можно рискнуть и пробежаться.
Пробежав около полумили, мы сбавили скорость до хорошего шага. Еще полмили – и нам пришлось остановиться, потому что мы уперлись в каменную стену. Последняя капля пошедшего было дождика упала неизвестно откуда мне на щеку. Я посмотрел наверх и увидел, что влага собирается на медной табличке, установленной в память о некоем здании, стоявшем на этом месте до 1945 года.
Элисон проследила за моим взглядом:
– Пережиток.
Я вздохнул:
– Мы, конечно, на пути к преодолению таких пережитков? Я хочу сказать, хоть мы все еще деремся и обманываем друг друга, но тем не менее постепенно переходим к чему-то вроде Евросоюза, так? И мы гораздо ближе к нему, чем прежде?
Она потерла глаза руками:
– Это зависит от многого. В период неолита, когда мужчины торговали металлами и орудиями труда по всей Европе, разве не воевали? Во времена Римской империи? Или Священной Римской империи? Французская революция взяла неплохой старт, но потом что-то взяло ее под контроль. Это привело к террору, и конституционная монархия под управлением Неккера [103] сменилась диктатурой милитариста с манией величия.
– Империей Бонапарта?
– Именно. А иногда Грааль пробовал действовать через культурный переворот, подтягивая вслед за культурой и политику, – как в эпоху Каролингов, великих монархических орденов. Во времена Средневековья Европа пребывала в состоянии мира, относительно говоря, в течение длительных периодов; связь между университетами и учеными не признавала политических границ, а латинский превратился в lingua franca. [104] Затем была Столетняя война. Было Просвещение, а потом террор. Был девятнадцатый век – Веймар и Бавария, затем Пруссия с Бисмарком. Викторианская Англия, затем Первая мировая война. И национализм, нацизм, холодная война, железный занавес и его ужасающие последствия. Но это быстро себя исчерпало, и поле действий осталось открытым. Сейчас действительно некоторые признаки согласия налицо – я имею в виду не реальный Евросоюз со всеми его ошибками и помпезностями, а основополагающие принципы, за счет которых он и существует. Грааль – штурман этого процесса, но существуют и дующие в лицо полярные ветры, и шторма, ждущие впереди.
Я ничего не сказал. Я весь погрузился в размышления, пытаясь переосмыслить ту историю, которой меня учили, чувствуя себя как маленькое перышко посреди гигантского урагана. Элисон взяла меня под руку и прижалась ко мне, будто для того чтобы согреться.
– Здесь мы должны еще раз перед тобой извиниться. Мы были взбудоражены, не знали, откуда можно ожидать удара. Поэтому в тебя и стали палить без предупреждения, когда ты появился в Гейлентале первый раз. Мы предполагали, что на город будет совершено нападение, и охрана держала пальцы на спусковых крючках. У нас уже были неприятности с Ле Стрижем, который осмелился бродить возле наших горных постов. Он и эти его жуткие созданьица.
– Ты имеешь в виду детей ночи? Но кто они такие, черт побери?
Она быстро оглянулась по сторонам, потому что что-то загрохотало на улице позади нас, но это был лишь холодный порыв ветра, качнувший металлический дорожный знак.
– Лучше нам идти дальше. Ты знаешь волков. Ну, дети ночи появились по сравнению с ними совсем недавно, по меркам Сердцевины, но они быстро наверстывают упущенное.
– Еще один подвид со Спирали? Еще один результат скрещивания, на сей раз людей с…
– Другими. Пожалуй так. Насколько я слышала, все дело в том, что в прошлом веке, незадолго до окончания Второй мировой войны, русские окружили кучку отъявленных нацистов – охранников из концентрационных лагерей, психопатов из карательных батальонов и тому подобных экземпляров. Там были мужчины и женщины. А еще, по-моему, там были хорватские усташи и турецкие фашисты. Обычно они с такими типами поступали следующим образом: отправляли их в лагеря, подвергали проверке НКВД, а затем в соответствии с потенциальными возможностями либо выставляли на показательный процесс, либо расстреливали, либо перевербовывали. Эту компанию, и мужчин и женщин, выслали под надзором советского конвоя – компании ничуть не лучше, даже по меркам НКВД, – в особо отдаленную область Сибири и там про них забыли. Поставки продовольствия сократились и наконец прекратились вовсе. Жизнь в лагере постепенно вырождалась – тюремщики и заключенные перемешались. Они ночами совершали набеги на местное население. Голодные годы коллективизации, чистки и война не оставили на расстоянии сотен миль никого, кто обладал бы достаточными полномочиями, чтобы их остановить. Когда они не могли добраться до съестного, они похищали людей. К этому уже все привыкли – во времена коллективизации такое происходило повсеместно. Но эти уроды пристрастились делать это ради удовольствия, они охотились ради спортивного интереса. Очень скоро они оказались одни на огромной опустошенной территории, и… что-то произошло. В это время умер Сталин, Берию расстреляли. Многих официальных лиц сняли со своих постов либо уничтожили, а секретные данные рассекретили. Местные жители теперь просто так не исчезали, по крайней мере о таких случаях стали обязательно сообщать куда следует. Когда у НКВД наконец дошли руки до того, чтобы разобраться с этим лагерем, там не нашли никого, и генерал, которому было поручено командовать операцией, решил, что все они погибли в суровых условиях Сибири. Но это было не так.