– Постой-постой, – Мирон догадался, что имел в виду монах-посланник. – Значит, мы должны нагрянуть к Лерою, выспросить, где живет тот старик-ворожей, а у него уж разузнать все о лже-Знаках? Так, что ли?
– А жив ли этот старик? – усомнился Демид. – Если лет тридцать назад он уже был стариком…
– Ворожеи живут долго, – оборвал Даки. – Или ты еще что-нибудь предложить хочешь? Валяй, мы послушаем.
Демид смутился:
– Ну…
– Подковы гну, – проворчал Даки. – Ладно уж. Я и сам об этом подумывал. Придется вам для начала в Торошу податься. Долгопола я давно знаю: много лет торгую. У него и остановитесь. Поклон от меня. Ну, и гостинцев наготовлю позже. Сделаете все, как монах сказал. Потолкуете с этим Лероем, авось что и расскажет. Хотя, полагаю, разговорить его будет непросто. Если все, что болтали, – правда, знать, путь вам новый к тому старику. Ясно?
Лот Кидси, внимательно слушавший Даки, коротко кивнул. Демид не преминул осведомиться:
– Все пойдем?
– Идите втроем, – посоветовал Даки. – Мало ли что?
– А ты? – невинно полюбопытствовал Демид.
– Я живу в Зельге, – сказал, как отрезал, Даки. Голос его вдруг стал словно жесть. – А ты, парниша, языком мели поменьше. Усек?
Демид притих.
– Цимарцы завтра с утра в Торошу отплывут, – сказал Мирон нейтрально. – Может, с ними договориться? Быстрее все-таки…
Даки мгновенно смягчился, стал обычным: ворчащим и добрым.
– Да говори уж – суше!
Мирон вздохнул:
– И суше, понятно…
Демид заулыбался.
– Это мне нравится. По-честному, без маскировки. Суше, мол, и ноги целее.
– На том и порешим, – Даки поднялся. – Лот, заскочи ко мне перед сном.
Рыжий Воин согласно кивнул.
Когда Мирон потянул на себя тяжелую дверь комнаты, в щель хлынула песня; она становилась все громче.
Пели в большом зале таверны:
Путь наш труден и долог,
Оттого всем нам дорог
Этот временный уют.
От Сагора до Цеста
Ждут нас дома невесты —
Верить хочется, что ждут.
Моряков назавтра ждало море, ждала шхуна и ждал путь, лишь изредка приводящий в таверны, в тепло и уют. Мирон направился к столу цимарцев: договариваться нужно было прямо сейчас.
Гей-гей, кружки налейте…
Так и хотелось подпевать. С высоты крутой лестницы зал открылся, словно море с обрывистого берега. Следом за Мироном спускались Лот и Демид. И гремела в таверне песня, предвещающая новую дорогу:
Гей-гей, наша Фортуна,
Гей-гей, добрая шхуна —
На нее лишь стоит уповать.
Утром под сырой моросью, валящейся с пропитанного водой неба, три шандаларских Воина ступили на борт «Феи», цимарской шхуны. Капитан Торрес охотно согласился доставить Лота, Мирона, и Демида в Торошу, испросив чисто символическую плату.
Шхуна была небольшая, двухмачтовая, работы тэлов. Моряки ставили паруса, которые быстро намокли и от этого посерели. Торрес с мостика командовал отходом, приставив ко рту небольшой рупор. «Фея» величаво отвалила от причала и, зачерпнув парусами легкий западный ветер, пошла по свинцовой воде бухты Бост, прямо в пролив между островами Лин и Ноа.
Юнга отвел Воинов на корму, к каютам. Торчать под дождем на палубе пассажирам было совершенно незачем. Команда, закончив с парусами, потянулась в кубрик на баке. Наверху остались лишь вахтенные, да капитан у штурвала, пожелавший лично вывести корабль из бухты.
Три дня Мирон вынужденно скучал. Бернага, видимо, решил выспаться впрок и вставал всего пару раз к ужину, а Лот увлекся чтением старинной книги, собственности капитана Торреса.
Устойчивый ветер влек «Фею» на северо-восток. Слева по борту проступали безрадостные берега, часто скрываемые туманом, – когда-то это были холмы, отстоящие от моря на целую версту. Миновали залив Южное Эхо, устье Фалеи, потом – Алиса, а дальше пришлось брать мористее, потому что путь преградил низкий болотистый мыс Урла. Ветер некоторое время дул почти точно в борт, и «Фея» шла, заметно накренившись. Из матросского кубрика часто доносилось пение, работы мореходам на сей раз выпало совсем немного. Но Мирон знал, что раз на раз не приходится. Стоит разразиться буре…
К вечеру третьего дня обогнули скалистый остров Гинир и вошли в залив Вар. Свинцово-серые волны грызли податливый берег – он отступал теперь медленнее, чем раньше. Над бывшим островком в устье реки Вармы возвышалась над водой верхушка торошинского маяка, до сих пор действующего. Правда, ныне его видно только если подойти вплотную. Это зельгин маяк надстроили семьдесят лет назад, и он вознесся высоко над морем, как во времена сезонов.