В пятую ночь она проснулась сама, хоть Рон и был рядом. Она, едва касаясь, провела пальцами по его лицу, ощущая легкую щетину, и встала. Спустила босые ступни на холодный пол и впервые за эти дни вспомнила про домашние тапочки. Гермиона вышла к перилам и устало провела рукой по лицу, когда увидела свет на кухне. Том сидел за столом, поджав под себя ноги, и слушал что-то через плеер. Она спустилась на первый этаж. Ветер трепал занавески, по коже пошли неприятные мурашки.
— Опять проснулся? — спросила она тихо, но Том резко поднял голову и посмотрел на нее. Он подпер щеку рукой, ничего не сказав. — Тебе сделать чай или нагреть молока?
Том покачал головой и вытащил наушники. Он слабо, натянуто улыбнулся и сказал:
— Я опять мешаю вам спать.
Почему-то при ней он всегда старался улыбнуться. Может, мельком подумала Гермиона, снова не хотел показаться уязвимым. Она подтянула стул ближе к нему, села рядом и указала дату на календаре.
— Уже суббота. Ничего страшного.
— Ваши дети не здесь из-за меня, — сказал Том и посмотрел ей в глаза. Он закусил губу, словно хотел добавить еще что-то, а потом отвернулся. — Роза и Хьюго, ага?
— Ага, — в тон ему ответила Гермиона.
— Я ничего им не сделаю. Если хотите, я даже не буду выходить из комнаты. — Вдруг он выругался, а потом на выдохе сказал: — Какой же я мерзкий. Может, мне лучше провалиться под землю.
— Я хочу, — вздохнула Гермиона, — чтобы ты перестал себя обзывать.
Том отмахнулся от нее и соскочил со стула.
— Постой, Том. Подожди же. — Она легко взяла его за руку, когда он проигнорировал ее слова. — Завтра у тебя сеанс с психотерапевтом. Подумай, что бы ты хотел рассказать Франческе.
Он так ничего и не ответил, а Гермиона почувствовала, как у нее в груди что-то сломалось. Ей так сильно хотелось решить его проблему, что саднило ладони.
Утром у плиты стоял Рон: взмахнув палочкой, он разложил со сковородки на тарелки румяную глазунью, а стаканы сами по себе наполнились соком.
— Ты знаешь, что такое гастрит? — спросил он Тома и сложил руки на груди. На нем была одна из тех ярких цветных футболок, такие же яркие шорты и бежевый кардиган, который Гермиона дарила ему еще на тридцатилетие. Она невольно засмотрелась на Рона и всего на мгновение представила, что они были на кухне вдвоем.
Том, нахмурившись, отодвинул от себя тарелку.
— Если я съем это, меня вырвет.
— А от чего тебя не вырвет? Чай? Печенье, маффины, блинчики, пирожные, запеченная курица, пирог со шпинатом, сэндвич с сыром? М? Я приготовлю все, что ты съешь.
Рон наклонился ближе к Тому и заглянул в его лицо. Гермиона хмыкнула и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
— Ты выглядишь так, будто хочешь маффин и чай. Договор?
— Я хочу, чтобы меня сбила фура, а вовсе не маффин и чай, — выплюнул Том и широко улыбнулся, увидев реакцию Рона. Он соскочил со стула и ушел по ступенькам в свою комнату, даже не хлопнув дверью.
Рон громко вздохнул и уронил голову на руки.
— Я вообще не врубаюсь, что у него в голове.
Гермиона только вздохнула и пошла к Тому в комнату.
— А почему просто нельзя пить зелье? — спросил ее Том, когда они аппарировали прямо в Министерство.
— Потому что зелье может только притупить симптомы, а когда начнется привыкание — даже этого не будет. Магловская психотерапия комбинирует метод лечения, а у магов, увы, еще нет ничего подобного.
Она мягко толкнула его в спину.
— Давай, заходи. Меня не будет видно, можешь даже представить, что меня нет.
Том обернулся через плечо и кивнул. Гермиона поднялась на второй этаж кабинета и осторожно ступила на стеклянный пол: под ногами простилалась огромная комната, заставленная книжными стеллажами и множеством мебели, но даже так ей казалось, что там избыток незаполненного пространства.
Гермиона села в кресло, чувствуя странную дрожь во всем теле. Она сцепила пальцы в замок и посмотрела вниз. Через это стекло Том не мог ее видеть.
— Присаживайся. Меня зовут Франческа Роузмен.
Том сел в излишне мягкое кресло, немного помедлил и представился. Франческа мало изменилась с того времени, как Гермиона видела ее в последний раз, разве что просто постарела.
— Ты знаешь, что наши разговоры также слушает миссис Грейнджер? Ей нужно это для отчетности.
Ее голос был низким и мягким, но Том замер в одной позе, так и не расслабившись. Он кивнул и склонил голову к плечу.
— Сейчас я хочу просто выслушать тебя, хорошо?
Гермиона понимала, что нельзя так в одночасье понять, что с ним было не так, а его молчание еще больше раздражало ее. Раздражала эта непричастность ко всему, что происходило вокруг него. Том молчал какое-то время, как будто даже не услышал ее вопрос. Наконец он с расстановкой сказал:
— Когда я узнал, что в будущем все мои планы были провальными, то… — Он запнулся и, выдохнув, прикрыл глаза. — Все показалось таким тупым. Все, что я делаю, это просто бесполезно. В этом просто нет смысла.
Она заметила, как он сжал подлокотник.
— Я искал другой способ достичь бессмертия, — сказал Том словно через силу, а Гермиона вспомнила его витражную комнату в 43-ем году и кричащую книгу с темными заклятиями. — Но ничего не нашел. Совершенно ничего.
В огромном кабинете Франчески Роузмен Том казался ужасно маленьким, и Гермиона почувствовала странную жалось. Она посмотрела на носки своих туфель и на стекло, что было у нее под ногами. Через окна было мало света, черты лица Тома смазались, а сам он, казалось, стал частью комнаты.
Франческа молчала. Она всегда была немногословна, сколько Гермиона ее знала.
— Иногда мне кажется, — протянул Том, повернув голову к окну, отчего его глаза казались удивительно яркими даже с такого расстояния, — что я ничтожно маленький в сравнении со всем миром вокруг. Словно… все мои действия бесполезны.
— Какие твои действия бесполезны, Том? — впервые спросила его Франческа.
Гермиона скинула лодочки и села в кресло с ногами. Неужели она настолько мало участвовала в его жизни, что… она мотнула головой: кому, как не ей, известно, что ничьей вины в этом не было.
— Я не могу сконцентрироваться… да, на чтении не могу. Я просто смотрю на книгу и не могу понять, что там написано.
Его голос был тихим, немного неуверенным, и Гермиона очень захотела завернуть Тома в одеяло. У нее снова начала болеть спина, и она положила холодную ладонь на шею.
— И я за месяц не прочитал ни одной книги. Мне неинтересно. Кажется, что я занимаюсь чем-то бредовым. Я не могу спать.
— У тебя бессонница? — спросила Франческа все тем же приятным тоном. Ее кресло было точно идентично креслу Тома, но не казалось настолько мягким и обволакивающим.
Том не сразу отреагировал на ее вопрос, сквозь пол-потолок было видно, как он приобнял себя руками и дернулся, словно хотел поджать под себя ноги.
— Я могу уснуть на пару часов днем, а ночью только под зельем.
Том уперся лбом в колени и добавил:
— Я очень, очень устал. Если есть способ это прекратить…
— От одного сеанса я не смогу поставить диагноз и понять, какие таблетки тебе подходят, — сказала Франческа даже серьезнее, чем, возможно, следовало. — Просто говори. Если тебе будет легче, то можешь лечь на кушетку.
— Будет, наверно, — ответил Том и медленно встал, а потом осторожно коснулся кушетки ладонью, как будто проверяя ее реальность, лег и сложил руки на животе. Так Гермиона могла видеть его лицо и тусклые синие глаза. — По ночам у меня панические атаки, как говорит миссис Грейнджер, и каждый раз я как будто умираю, и это сначала было очень страшно.
Он закрыл глаза и совсем немного расслабился — опустил одну руку рядом с собой. Поэтому, вдруг поняла Гермиона, он каждую ночь сидел на кухне.
— А потом?
— Потом я привык, — ответил Том. — Кажется, что сейчас я уже не боюсь. Я ничего не боюсь, — добавил он уже увереннее, а Гермиона невольно вздрогнула. — Бывают дни, я их называю плохими днями… Я тогда уговариваю себя встать с кровати или сходить в туалет. Это так ужасно звучит. Раньше мне, например, казалось что-то очень простым — прочитать книгу, застелить кровать, сходить куда-то… Что-то найти… — Том неожиданно замолчал, а потом, спустя бесконечно долгие несколько минут, добавил: — Я только занимаю место.