Совсем скоро Том повернулся к ней лицом. Он все так же молчал, даже не открывал глаза, но касался лбом ее плача, что было немного похоже на участие.
— Том, — продолжила Гермиона, стараясь не смотреть на его дрогнувшие ресницы и не замечать, как сильно он сжал край одеяла. — Таблетки, что тебе прописал мистер Джонсон, дадут какой-то эффект через три недели.
Ей не хотелось думать, как они переживут эти три недели. Вдруг показалось, что обязательно нужно сказать что-то еще, но мысли все никак не складывались в слова.
— Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, — все же начала она, а Том дернулся, словно хотел ее прервать, но у него не хватило на это сил. — Хорошо, не понимаю. Я совершенно ничего не понимаю, но очень — слышишь? — очень хочу тебя поддержать. Все эти три недели будут ужасно трудными, но у нас всех будет одна цель — выжить.
Гермиона перевела дыхание, а Том замер у нее в объятиях, как глиняное изваяние.
— В это время тебе не надо ни ругать себя, ни искать какие-то смыслы. Ты просто будешь есть, спать и делать все, что тебе вздумается. Потом, когда это пройдет, и если ты найдешь в себе силы, то будешь ходить на терапию. Через три недели.
Воздух в комнате был плотным, или, возможно, его было слишком мало для такого большого пространства. Том сильнее прижал лоб к ее плечу, и Гермиона со вздохом погладила его по спине.
Пару дней спустя она заметила, что ее дети тоже заходили в комнату к Тому — теперь, когда он не запирал дверь, ничего не могло им помешать. Она пару раз заглядывала в просвет, когда проходила мимо, и видела, что они почти никак не старались расшевелить Тома. Иногда играли в шахматы, называя ходы вслух, или смотрели какие-то сериалы с ноутбука Розы.
Это было почти мучительное время. В одну из ночей она проснулась от какого-то звука. Рон тоже подхватился и нашел под одеялом ее руку. После сна пространство вокруг казалось липким и тяжелым, как будто на нее давили стены.
— Давай пойду я, — выпалил Рон, как только она открыла рот. — У тебя завтра работа.
— А тебе готовить завтрак, — ответила она, а потом, помолчав, добавила: — Пойдем вместе.
За эту прошедшую неделю ей казалось, что в мире специально не происходило ничего выдающегося или хоть мало-мальски интересного, чтобы она могла на это немного отвлечься.
В комнате Тома было темно, и взмахом палочки Рон зажег люстру. Ей в нос ударил какой-то кислый запах, а потом она увидела на полу Тома — он, оперевшись на изголовье кровати, старался встать.
Рон среагировал первым — он в два шага дошел до кровати и усадил Тома прямо на полу. Кажется, в этот момент он что-то понял, потому что сказал:
— Не тошнит больше? Смотри, что мы сейчас сделаем: ты дышишь как можно глубже и смотришь мне в глаза. Не отрываясь.
Гермиона взмахом палочки убрала рвоту с пола и села по другую сторону от Тома. На нем вымокла футболка, а щеки и рот все еще были грязные. Шрам от провода явно выделялся на полотне белой, почти землистой кожи.
— Пожалуйста, — вдруг сказал Том и замер. Какое-то мгновение он не мог вздохнуть, и Гермиона видела, как от страха у него исказилось лицо. Потом трудность исчезла так же быстро, как и наступила. — Прошу вас, уйдите.
— Вдыхай, — повторил Рон строгим, но тихим голосом. — Выдыхай. Вдыхай…
Они сидели так долго — еще минут пятнадцать, прислушиваясь к дыханию друг друга. Гермиона растеряла все остатки сна, поэтому, как только Том перестал хватать ртом воздух, намочила полотенце и аккуратно вытерла ему лицо. Рон сел от него по другую сторону и молчал. Наверно, о чем-то думал.
Том заворожено перебирал пальцы.
— Было бы стремно захлебнуться рвотой во сне, — сказал он, но его голос звучал совершенно безразлично.
— Не то слово, — ответил Рон и видимо вздрогнул. Он встал, взмахом палочки стянул с кровати липкие простыни и зашвырнул их в корзину для белья. В комнате повисла тишина, как вдруг Рон подхватил Тома на руки и понес в сторону ванной. — И не брыкайся. Ты же не предмет какой-то, чтобы в тебя очищающие кидать.
— Эй! Я могу сам идти!
— И помоешься, может, сам?
Вспышка эмоции погасла так же быстро, как и загорелась: почти сразу Том нахмурился, уткнулся Рону лбом в плечо и обхватил за шею.
— Ладно, — сказал он почти шепотом. — Я устал.
— Ну, пара минут и все будет хорошо. А потом я с тобой даже посижу.
Гермиона постелила чистое белье и открыла окна — в комнату тут же вихрем ворвался ветер, а потом засвистел сквозняком где-то в ногах. Она еще пару минут посмотрела на дверь ванной, послушала, что говорил Рон, а потом, вздохнув, ушла в спальню.
========== Глава 4. Солнце рассвета ==========
Сквозь окно поезда поднимался рассвет, Роза и Хьюго на сидении напротив спали, повалившись друг на друга, а Том просто сидел с закрытыми глазами рядом с ней. Она смотрела на мелькающие пейзажи, на то, как солнце терялось в кронах деревьев, пока поезд не начал замедлять ход.
Гермиона растолкала своих детей и сказала:
— Приехали.
Она чувствовала странное предвкушение от этой поездки: потому, что давно не была на Саксонском озере и потому, что в зоологическом журнале недавно вышла статья о том, что там водились фестралы.
Когда они сошли со станции Вест-Драйтон, солнце уже почти поднялось. Она не чувствовала себя сонной, хоть за время поездки не сомкнула глаз.
— А думаю, что здесь красиво, — сказала Роза, а потом, скривившись, добавила: — Только очень рано.
Хьюго хмыкнул и посмотрел на Тома, но тот совершенно бесстрастно зевнул и, так ничего и не сказав, пошел вперед. Она взяла его вместе с ними, потому что мельком заметила, когда выходила ночью попить воды, что он сидел на кухне и слушал какую-то отвратительную попсу на плеере. «Хороших дней» у Тома становилось больше за пару недель, и она не собиралась это игнорировать.
Она хотела провести с ними больше времени перед школой, о чем и сказала. Дальше они шли в тишине — только время от времени Хьюго останавливался завязать шнурки, но ее это странным образом не раздражало.
На покрывале Роза стянула яркие желтые кроссовки, Хьюго с явным удовольствием ослабил шнуровку на своей обуви, а Том так и остался в старомодных туфлях.
— Мы могли встретить здесь рассвет, если бы ты так не копалась, — сказал Хьюго и посмотрел на Розу. Гермиона знала, что на самом деле его это не волновало, а просто было частью их игры.
— Ты бы увидел рассвет, если бы не спал всю дорогу.
Том не принимал участия в этом разговоре: он просто лежал, закинув руки за голову, и смотрел в небо. Она удивительно много сравнивала его со своими детьми: искала общие черты и схожие привычки, но чаще всего в этом было мало смысла.
— Я бы хотела увидеть фестрала, — сказала Роза. — Хотя я, конечно, видела рисунки в книгах.
— По-моему, рисунков достаточно, — неожиданно добавил Том. Его голос звучал отстранено, как будто он уже на середине фразы пожалел, что поддержал разговор.
Хьюго прищурился и взглянул на Тома.
— Опиши, как они выглядят.
— С чего ты взял, что я их вижу?
— Потому что ты их видишь.
Том резко сел, а Хьюго отшатнулся, но быстро вернулся на прежнее место. Гермиона хотела вмешаться, но вдруг поняла, во что на самом деле играли Роза и Хьюго: они упорно пытались вытащить из Тома несколько слов.
— Я расскажу, если вы расскажете мне про то, что не видел я.
Это очень напоминало то, как сама Гермиона на кухне их съемной квартиры в 43-м вытягивала из Тома то, чего он боялся.
Повисла неприятная пауза, и Гермиона уже подумала, что они проиграли, но Роза перевернулась на живот и заговорила:
— Драконы. Подумать только, ты никогда не видел драконов. Они совершенно прекрасны: огромные, очень опасные, смертоносные. В румынском заповеднике… — Она как будто специально замолчала и переглянулась с Хьюго. — Так вот. Румынские длиннороги: у них зеленая чешуя и просто великолепные острые золотистые рога. Сейчас они считаются вымирающим видом.