В коридоре светили только два магических фонарика. Все предметы казались землистого цвета.
Том рассеянно вытер мокрые щеки. Он стоял, не двигаясь, и Гермиона опасалась к нему подступаться.
— Это так страшно — что-то забывать. Я как будто теряю важную часть себя, но даже не знаю об этом.
Она изо всех сил старалась не ловить, как в сетку, все его эмоции, и не вываливать их на себя, поэтому с еще большим усердием представила солнце, пар, поднимающийся от горячей чашки, и луга зеленой травы.
После Министерства они завернули в одну из множества одинаковых улочек, и Гермиона купила Тому кофе с соленой карамелью.
— Держи. Это тебе приз за старания.
Они стояли возле фигурной лавочки, покрытой лаком, и на ее перилах бликовало солнце. Лицо Тома тоже казалось светлее и мягче. В его кудрявых волосах путался яркие лучики. Он улыбнулся уголком губ и сделал глоток.
— Мне повезло, что у меня есть ты, — сказал Том как-то между прочим и протянул ей стакан. Гермиона взяла его, ненамеренно коснувшись ладони Тома. Холодная.
Она немного отпила и передала кофе обратно Тому в руки, а потом остановилась на шаг впереди и накрыла его пальцы своими.
— Слушай, ты не замерз?
Он поднял брови и медленно нахмурился, словно совсем ее не понял. Гермиона не отпускала его руки, но решила больше никак не показывать свое участие. Похоже, что Том даже не заметил прикосновения: он так и стоял, немного ссутулившись, и смотрел на нее очень твердым взглядом.
— Ты как ледышка.
— Я и есть ледышка.
Гермиона могла промолчать, но эти внутри нее душа снова пела и согревала. Она легко улыбнулась.
— Нет, Том, нет.
Кажется, ему этого хватило: он едва ощутимо сжал ее руку в ответ.
***.
Гермиона, не открывая глаз, провела рукой по кровати: половина Рона пустовала, но была еще теплая. Она нашла его на кухне. Рассветные лучи освещали столешницу яркими полосами и совершенно волшебно окрашивали фиалки на окне в золото.
Рон, отставив турку, обернулся к ней, и на его лицо попал осколок утреннего солнца.
— Я не хочу спать, — сказал он и, наклонившись, коснулся губами ее щеки.
— Я тоже.
До завтрака оставалось почти два часа. Они иногда вставали так рано, чтобы посидеть вместе в парке.
До парка шли в тишине, но эта тишина не давила на нее, а охватывала, словно крылом, и успокаивала.
— Чем ближе осень, тем прозрачнее воздух, — сказал Рон, и она сразу поняла, что он имел в виду. Особенно по утрам это было заметно: каждое деревце, лавочка или человек казались осязаемыми, как ни в какое другое время года. — Я вижу, как ты устала.
— Да, — согласилась Гермиона и сделала глоток кофе. Всегда было непривычно ходить по магловскому Лондону с фарфоровой чашкой вместо одноразового стакана. — Но без меня все рухнет, если я отступлю. Мне нужно видеть, как все работает. Понимаешь?
Рон кивнул.
— Но ты не можешь заставить людей делать все так, как ты хочешь. Это неправильно. Ты говорила…
— Да, — сказала она. — Я хочу видеть в Максе идеального сотрудника, а ему не нравится своя работа. Точнее, нравится не так, как хотелось бы мне.
— У всех нас есть мечта, — добавил Рон, — и ты не крестная фея, чтобы ее исполнить. Ты можешь только направить, и то не всегда.
На душе странно искрила тревога напополам с благодарностью. На какой-то из улочек он купил ей цветы — ярко-красные гвоздики — и вручил, улыбаясь, как в первый раз. Гермиона прижала их к груди и ответила такой же улыбкой. Она и сама почувствовала себя цветком — каким-то алым амарантом среди пшеничного поля.
Она так много давала другим, что даже такие маленькие разговоры наполняли ее, как треснутый кувшин: по слову, по вздоху и по капле оседали на дне.
— Ты тоже устал, — вдруг сказала она, а Рон только улыбнулся уголком губ. — И тоже никогда не говоришь, как устаешь. Рассказывай мне, пожалуйста. Я не всегда могу заметить.
Рон забрал у нее из рук чашку и поставил рядом со своей на лавочку. Гермиона на мгновение задумалась, как бы они не упали и не разбились, а после удивленно воскликнула: Рон подхватил ее на руки одним легким движением и покружился вокруг своей оси.
Пейзажи утреннего, залитого солнцем парка замелькали перед ней, как на карусели. Ей показалось, что так ярко и зелено не было очень давно, или она вправду не смотрела на мир вокруг так четко, как сейчас. От ветра ее волосы полезли ему в глаза, и она засмеялась.
— Мы все иногда теряем почву под ногами, — сказал он, даже не стараясь скрыть улыбку в голосе, — но всегда есть рядом кто-то, кто подхватит.
Он поставил ее на землю и отдал чашку кофе.
— Мы с Джорджем сейчас придумываем, как заколдовать скейты на полеты. И ролики. Это идея Розы.
— Вам нужна будет лицензия…
Рон еще шире улыбнулся, как будто точно знал, что она ответит.
***…
Гермиона сидела в кресле на втором ярусе кабинета Франчески и нервно дергала ногой. Из-за сеанса она уже на полчаса опаздывала на работу, и это, хоть не имело никакого глобального значения, ее раздражало.
Она закрыла глаза и отклонилась на спинку. Ей хотелось оказаться в любом другом месте, но она изо всех сил постаралась подавить в себе этот малодушный порыв.
— Нет, — тем временем сказал Том, и Гермиона с тоской поняла, что не слушала первые несколько минут разговора, — я не думаю, что миссис Коул для меня что-то значит. Я, в принципе, легко смирился с тем, что она считала меня ненормальным.
— Ты считаешь, что она должна была вести себя по-другому? — спросила Франческа, и Гермиона вспомнила очень похожую фразу с предыдущих сеансов.
— Она магла, — почти выплюнул Том, но потом тон его смягчился: — Ну, я имею в виду, она вполне логично опасалась или боялась. И я не подарок.
— Возможно, что именно после этого ты сам начал враждебно относится к ним?
Том хмыкнул.
— Прекрасная мысль, но совершенно неверная.
— Тогда расскажи мне, как было на самом деле.
— До одиннадцати лет я не знал, что обладаю магией, поэтому не думал о неприязни ко мне с такой стороны и, конечно же, не мог негативно относиться к маглам, потому что не знал…
— Подожди, — жестко прервала его Франческа. Она сняла очки и сжала пальцы на переносице. — Ты стараешься меня запутать, Том, но я знаю, что хотела сказать. Я могу интерпретировать твою неприязнь к людям тем, что ты с рождения или малых лет чувствовал от них отличие и поэтому относился предвзято и враждебно.
Том резко поднялся с кушетки и в два шага пересел в кресло напротив Франчески. Он положил руки на подлокотники и закинул ногу на ногу, поэтому показалось, что он смотрел на нее свысока.
— Может, и так. А может, и нет. Вы не можете залезть ко мне в голову и поклясться, что это именно то, о чем я думаю.
— Ты сейчас очень злишься на меня, — сказала Франческа, — и, возможно, я где-то допустила ошибку. Что именно тебя разозлило?
— То, что вы говорите этими заученными опостылевшими фразами. Что думаете, как будто прекрасно меня знаете, хотя это не так. Что судите меня и предполагаете всякий бред, хотя очевидно, что меня раздражали эти чертовы маглы потому, что они опасались меня, называли ненормальным и были невероятно счастливы от меня избавиться!
— Но боялись они тебя из-за твоей магии, если я все правильно поняла из твоего рассказа, — твердо ответила Франческа. У Гермионы закралось подозрение, что она специально вела себя так, отражая поведение кого-то другого.
Том с силой сжал подлокотник. Казалось, он с огромным трудом держал себя в руках.
— Они говорили, что я странный, потому что никогда не плачу! — воскликнул он с такой злостью, как будто что-то старался ей доказать. — Как это, черт возьми, связано с магией?
— А почему ты никогда не плакал? — спросила Франческа, и Том застыл. Он медленно выдохнул, словно она попала точно в цель. Гермиона с удивлением поняла, что Том почти мгновенно успокоился.