Он положил руку на сердце и сжал ткань футболки. Гермиона смотрела на него, а пальцы покалывала нужда коснуться его.
***
В кабинете Франчески Том молчал. Гермиона не знала, какой по счету это был сеанс, но тоже чувствовала странную усталость.
— Должно быть, ты сильно разочарован во мне? — спросила она.
— Нет, — легко ответил Том, — только в себе. И в своей жизни. Она такая жалкая, я словно какая-то муха, накрытая стаканом.
В кабинете были задернуты шторы, и темнота давила на каждый предмет. Том среди этой темноты терялся, как какая-то безделушка, и Гермиона с трудом могла разглядеть черты его лица.
— Мне кажется, у тебя больше оснований разочаровываться во мне. Я не так уж и много сделала для тебя.
Том хмыкнул.
— Нет, — снова повторил он. — Я не смог добиться того единственного, к чему стремился. Это глупо обвинять каких-то других людей, как бы мне ни хотелось.
— А кого ты можешь обвинить?
— Все те же люди. Ничего нового. Я в замкнутом круге.
— Как бы ты мог из него выбраться?
— Выбраться?
— Да.
— Я не могу.
Какое-то время они молчали, и Гермиона тоже не знала, что можно было сказать в этой ситуации. Она сжимала и разжимала кулаки, стараясь развеять напряжение и давящую скуку.
— Хорошо, — вдруг сказала Франческа. — Давай сделаем небольшое упражнение. Представь, что ты бессмертен. Что бы ты делал?
— Мои убеждения изменились, поэтому я не знаю. Теперь я не думаю, что мне нужно кого-то уничтожать или менять политику магической Британии. В этом нет смысла.
— Почему?
— Даже Гитлер проиграл. Нельзя добиться полного превосходства, угнетая какую-то группу населения открыто. Гриндевальд тоже вел похожую политику, убивал маглов и маглокровок, но я много думал об этом. Зачем? От того, кто родил тебя, нет совершенно никакого проку. Только статус. Посмотрите на это сейчас: кого волнует чистота крови в этом времени?
Том отклонился на спинку кресла, и на его лицо упала полоска света от неплотно закрытой шторы. Он поморщился и снова наклонился вперед.
— Тогда почему ты за это так держишься?
— Это мой провал. Унизительный.
— Что в этом унизительного? — спросила Франческа так быстро, как будто весь сеанс ждала именно этого слова.
— Проигрывать унизительно, — ответил Том, и Гермиона тяжело вздохнула. Иногда она думала так же. — Очень. Я теперь и не знаю, что мне делать дальше.
Снова повисла давящая тишина, а Том подтянул под себя ноги и положил подбородок на колени.
— Мы с тобой говорили, что ты старался заслужить любовь. Как думаешь, какие другие способы есть?
Ей показалось, что словосочетание «заслужить любовь» звучало как приговор. Том, похоже, думал о чем-то похожем — он скривился и неохотно ответил:
— Не знаю. Мы все делаем для того, чтобы получить отдачу. Моя успеваемость, поведение, даже манера речи — все было идеальным, чтобы получить внимание в Хогвартсе.
— Почему ты выбрал именно эту тактику?
Том оживился: выпрямился в кресле и сказал лекторским тоном:
— Толпа ведется на образ, личность же смотрит глубже. Чтобы заслужить внимание толпы, мне нужно было говорить просто и продвигать близкие им цели, а чтобы получить доверие каждого по отдельности, нужно было только показать немного человечности.
Гермиона почувствовала гордость от того, как он это говорил. От нее не укрылось, что сегодня Том был больше собран и в целом напоминал себя прежнего. Наверно, он потратил многие часы в прошлом, чтобы выучить все, о чем говорил сейчас.
— Но с Дамблдором это не сработало, — хлестко сказал Том. Он провел рукой по волосам, стараясь их пригладить. — Старик почему-то понимал, что все это фальшивка.
— А какой ты настоящий?
— У меня скверный характер. Я вспыльчивый и подозрительный. Если бы я был собой, то никто бы не стал даже со мной разговаривать.
— Может, есть что-то еще?
Том, кажется, задумался. Он снова потянулся в кресле и зевнул, не прикрывая рот.
— Не знаю.
— Как бы тебя могли описать люди рядом? Настоящего тебя.
— Ну, Рон, скорее всего, думает, что я настоящая язва. А Гермиона говорит, что я старательный. Может, это хорошее качество.
Гермиона улыбнулась от его слов.
— Чтобы выстраивать отношения в обществе, тебе надо научиться по-настоящему слушать других людей и говорить о своих чувствах, — серьезно сказала Франческа. — Ты с кем-то близко общался в приюте или Хогвартсе?
— Нет. Так чтобы близко, то вообще ни с кем. Думаю, что мне было немного одиноко всю жизнь.
— А сейчас тебе как?
Том сложил руки на животе и замер. Гермиона тоже замерла, ожидая его ответа. На нее давила темнота комнаты — хотелось разогнать длинные тени каким-то особенно ярким заклинанием.
— Я не могу сказать, одиноко мне или нет, — медленно начал Том, подперев щеку рукой. — Я каждый день нахожусь в такой невыносимой агонии, как будто бесконечно горю заживо.
— Ты знаешь, что вызывает ее?
— Ну, уже да, — вздохнул он. — Но мне от этого вообще не легче.
В коридоре Гермиона замерла перед ним, сомневаясь, стоит ли касаться его. Том стоял, сгорбившись, и рассматривал пол. Она понимала его, но не могла ощутить все те эмоции, которые он переживал день ото дня. Как жаль, что совершенно никак нельзя было облегчить его участь.
Гермиона подошла ближе и процитировала:
— Не замыкайтесь в себе, учитесь видеть дальше собственного носа. Другого выхода нет — прав тот, кто умеет превращать дерьмо в конфетку.
Том улыбнулся.
— Кто бы это ни сказал, он мне нравится.
— Это Ирвин Ялом.
— Это ты его постоянно читаешь?
Она удивилась тому, что он это заметил.
— Ага.
— Ага, — эхом ответил Том.
***
Вчера она выбросила очередной увядший букет, и теперь в кабинете было как-то пусто. Гермиона вчитывалась в книгу, стараясь составить схему.
Разболелась спина. В кабинете было мрачно. На диване спал Юксаре, время от времени пофыркивая черным носом.
Неожиданно зеленая дверь тихо скрипнула, открывшись, и вошел Том. Из-за спины он почти сразу достал букет бархатцев: таких смешных цветов с яркой оранжевой сердцевиной и красными лепестками, обрамленные такой же оранжевой каймой.
— Ты знаешь, что они значат на языке цветов? — сразу спросила Гермиона и взмахнула палочкой, наполняя вазу водой.
Том прямо на нее посмотрел, а потом, так и не моргнув, отвел взгляд.
— Ага, знаю.
Он помялся, не решаясь сесть возле спящего Юксаре, и все же спросил:
— Ты не против, если я тут немного побуду?
— Оставайся.
Она еще хотела добавить, что ей надо работать в тишине, но что-то ее остановило. Том еще раз взглянул на Юксаре и сел на самом краю дивана, поджав ноги. В кабинете стало как-то сразу не так пусто, как несколько минут назад.
— Ты никогда не приходил ко мне на работу.
— А, — начал он и сразу замолчал. Потом покусал губы и продолжил: — Дома никого нет: малые в Хогвартсе, ты и Рон на работе. Мне кажется, я бы точно себе что-то сделал, если бы просидел там хоть лишнюю минуту. Извини за это. Я просто тихо посижу, ага?
— Ага, — ответила Гермиона. Мысли о работе как-то сами по себе отошли на задний план, и она откинулась на спинку кресла и повернула голову вбок: за окном на землю опускались тяжелые грозовые тучи. Она чувствовала, как и на нее что-то такое опускалось, что с приходом Тома не развеялось, но определенно стало менее мрачным и плотным.
Она листала четыре книги одновременно, жирно подчеркивала предложения, которые противоречили сами себе, а потом резко отложила карандаш и вздохнула.
— Мы будем пить чай.
Том вырубил свой (а когда-то он был ее!) плеер и подхватился к шкафу с чашками и заваркой.
— Какой ты активный.
— Как и полагается человеку, которого полностью содержит работающая женщина вдвое старше него, — сказал Том и гаденько улыбнулся. Она хмыкнула и достала из ящика стола печенье.