Гермиона вспомнила, что в прошлый раз, когда ходила без него, просто полагалась на интуицию и, в принципе, почти угадала. Разве что тот свитер был немного большим, но Том в нем выглядел очень органично.
Она подошла к Тому ближе и тихо сказала:
— Похоже, это женщина занесла меня в список худших матерей года.
В груди медленной волной разливалось спокойствие и еще странное чувство — желание, чтобы Тому было так же спокойно и хорошо. Он хмыкнул — ей это почему-то понравилось — и ответил:
— Зато у тебя много других достоинств.
— Каких же?
Том пожевал губу. Он вытащил одну вешалку с футболкой, покрутил ее со всех сторон и повесил обратно с удивительной аккуратностью.
— Не заставляй меня их перечислять. Ты и так меня содержишь, и я чувствую себя обязанным.
От его слов ей стало немного горько.
— Том, — со вздохом сказала она, — ты мне ничего не должен. Это просто твои базовые потребности, как и любого человека. Зайдем потом что-то поедим, ага?
— Ага.
В примерочной Том долго возился, а Гермиона подпирала плечом стену, пока ждала его. Наконец-то он резко отодвинул шторку и замер.
— Нормально?
Она нахмурилась. Широкий свитер и прямые джинсы скрывали излишнюю худобу, но не висели мешком. Именно то, что нужно было. Гермиона подняла взгляд на его лицо и с привычным сожалением заметила, что он снова плакал.
— Мне нравится. А тебе? Ты не мерял еще ту футболку? Она такая симпатичная.
Том стянул свитер — она заметила полоску впалого живота — и остался в рубашке приятного персикового оттенка.
— О, эта тебе тоже очень идет. А тебе нравится?
Он кивнул и снова задернул шторку. Потом они долго стояли в очереди на кассе, растворяясь в усталости и вздохах других людей.
— Я так хочу домой, — сказал Том, зевая. Эти такие привычные слова не удивили ее. Гермиона только взяла его за руку, ничего не отвечая. Ладонь была теплая и немного влажная. — Спасибо, что ты есть.
— Это искренние слова? — вдруг спросила она, на какое-то мгновение сомневаясь. Может, его депрессия говорила не только злобой, а и излишней чувствительностью и ранимостью. Ей не хотелось, чтобы когда-то он снова стал тем, кем был до их встречи.
Том удивленно на нее посмотрел.
— Я сделал что-то не так?
Это была такая осторожная, новая для него интонация, как будто он и вправду боялся оступиться. Гермиона сжала его ладонь — влажную и теплую — и вздохнула:
— Нет, все в порядке. Не бери в голову.
— Все же я сделал что-то не так, — со странной горечью сказал Том и аккуратно высвободил руку. — Извини.
«За что он извиняется?» — подумала Гермиона удивительно четко. Она не могла ничего с собой поделать, когда относилась к нему все еще предвзято. Потом пришла острая мысль: «Если я это как-то не исправлю — он закроется от меня», а через мгновение еще одна: «Как я хочу домой».
***
Ветер трепал ее волосы, и некоторые локоны падали на лоб. На улице было уже прохладно. Она поставила на край лавочки свой стаканчик с кофе, так и не сделав глоток.
Гермиона почти не слушала то, что говорил Том. Может, если бы у нее не было столько других мыслей, что требовали к себе куда больше внимания. На работе недавно сообщили, что другая группа пультеров провалила три задания подряд — они сделали неверные вычисления и не нашли нужных книг в том времени, куда прибывали. Она устало потерла лоб.
— …«Меланхолия» называется, в комментариях все говорят, что ничего непонятно, но как можно этого не понять?..
— Прости, о чем ты?..
Том внимательно на нее посмотрел, немного щурясь.
— Я рассказывал про фильм, который посмотрел вчера, — спокойно повторил он, и Гермиона даже почувствовала укол стыда. Последнее время он так старался.
— О, извини, милый, я задумалась о работе.
— Ничего.
Она заметила, как медленно его глаза наполнились слезами.
— Что такое? — спросила Гермиона как можно мягче, но на Тома это подействовало подобно спусковому крючку. Он часто заморгал и, всхлипнув, закрыл лицо руками.
— Извини, — выдохнул Том. Гермиона приобняла его за плечи и подвинулась ближе. — Пожалуйста, я не хочу этого, я просто не могу остановиться.
— Все нормально, — сказала она, перебирая его волосы между пальцев. От этого всплеска слез она не чувствовала совсем ничего — привыкла, что ли? Ей не понравилось, что безразличие вытеснило собой сострадание. — Все нормально, — повторила, а потом зашептала, как мантру: — Тш-ш, милый, дыши глубже. Тш-ш.
Том прижался к ней ближе. Он был теплым-теплым и немного дрожал.
— Я так устал быть слабаком и зависеть от тебя. У меня все еще это давящее чувство. Каждую минуту. Извини, пожалуйста, только не сердись.
Ее как будто укололи. Появилось ощущение утраченного времени. Том снова — как это утомляло — рыдал без причины, а она не знала, что нужно сказать. Время от времени Гермиона задумывалась, почему ей было так трудно.
— Не говори глупости, — со вздохом сказала она. — Я не сержусь.
Она попробовала отыскать в себе нужную эмоцию, и та наконец-то заполнила ее без остатка, как треснутый кувшин. Гермиона отстранено посмотрела на деревья и листья на них, качающиеся на ветру.
— Ты не слабак, Том.
Он поднял голову от ее плеча и вытер рукавом глаза.
— Спасибо.
— И разве тебе не стало намного лучше? По-моему, это повод собой гордиться.
— Правда?
Она снова притянула его к себе — в этот раз получилось даже без морального усилия. Том шмыгнул носом. Гермиона достала сухую салфетку и аккуратно вытерла ему щеки, нечаянно касаясь пальцами кожи.
— Ну конечно правда. Расскажешь еще раз про этот фильм?
— Хорошо, — ответил он, а потом добавил совсем тихо: — Хорошо.
— Умница.
Тремя днями спустя она сидела на ступеньках перед своим домом и наблюдала, как чья-то собака играла с солнечными лучиками на тротуаре. Уже тусклая трава на солнце казалась ярче, чем была на самом деле, и Гермиона задумалась о разнице оттенков зеленого.
— Ты чего тут?.. — спросил Том, когда чуть не споткнулся о нее на пороге. — Ты не устала?
Гермиона обернулась на него и замерла, обдумывая вопрос. Было приятно, что он спросил, но она не собиралась отвечать правду.
— Все в порядке. Ты готов?
— Ага.
К Министерству они шли через такой привычный парк, минуя прохожих, и Гермиона старалась идти как можно быстрее. Том время от времени бросал на нее такие потерянные и печальные взгляды, что она все же спросила, попытавшись придать голосу больше мягкости:
— А как ты?
Осеннее солнце светило прямо в глаза, и она подняла ладонь над головой. Том посмотрел на нее очень внимательно, а потом нахмурил черные брови.
— Знаешь, сначала я думаю, что намного лучше, а потом что-то происходит — какая-то мелочь, — и мне снова так же тошно, как и раньше.
Она поняла, о чем он говорил: возможно, дело было в ее ответе или слишком солнечной погоде.
— Если это лучше у тебя уже появляется, то, я думаю, это хорошо.
Он качнул головой.
— Да, наверно.
Больше они не говорили — у двери кабинета Франчески Том только кивнул и, совсем не остановившись, как иногда делал, повернул ручку. Она почти что рухнула в кресло и, наклонив голову, заметила, что Том в свое кресло рухнул так же.
— Мне вот интересно: я просто выбрал не тот способ или оказался не в том месте и не в то время? — сразу спросил он и, подавшись вперед, подпер голову рукой.
— Что ты имеешь в виду?
— Крестражи, — почти что выплюнул Том. — Я знал, что это очень темная магия, но тогда не видел принципиальной разницы в методе достижения цели. Вы понимаете, о чем я? И я вот подумал: а что, если бы я выбрал другой способ?
— Почему ты решил вернуться к этому вопросу?
— Просто мысли, например: мне бы тогда не пришлось торчать здесь и собирать себя по кусочкам. Или, может, тогда бы делал другие действия по достижению своей цели.