— Если ты чувствуешь в этом потребность, то это хорошо.
— Спасибо. Даже если сравнивать мои принципы раньше, то это такой бред. Например, мое имя — какая вообще разница, как называться? Я не особенный, чтобы получить особенное имя.
— А почему ты не особенный?
Том, кажется, смутился: закрыл лицо ладонью и громко фыркнул.
— Я не делаю ничего исключительного. Я не лучше других, но и не сильно хуже. Я как бы посередине — как серая масса.
— По-твоему, чтобы быть исключительным, надо делать исключительные вещи?
Гермиона ощутила огромное желание доказать ему, что он был таким же особенным, как и все люди рядом с ней. Что он был уникальным. Как Том Реддл может быть обычной посредственностью? Она изо дня в день смотрела на него и видела множество мелких деталей, что отличали его от большинства.
— А как вы думаете? — спросил он.
— Мне было бы интереснее услышать твое мнение, Том.
На полу и стенах кабинета отражался свет от звездочек, и Гермиона все же наколдовала на своем этаже такие же. Они забликовали на ее идеально отполированных ботинках.
— Чтобы быть особенным, я думаю, нужно работать на грани возможностей. Быть лучше всех остальных.
— А по личным качествам ты можешь быть особенным? По характеру и привычкам? Или только по достижениям?
Том обнял колени обеими руками, и разноцветные звезды рассыпались по полу.
— Это же вопрос про мои взаимоотношения с людьми? — спросил он. — Я не умею бескорыстно общаться. У меня никогда не было такого. Личные качества — это, в первую очередь, я глазами других людей.
— А достижения — это не ты глазами других людей?
— Не знаю, — ответил он на выдохе. — Наверное, да.
Гермиона стянула резинку и запустила пальцы в волосы. Она хоть и хотела сосредоточиться на этом разговоре, из головы не выходила ее следующая командировка. Перед глазами проносились обложки всех тех книг, что они собрали. У нее в библиотеке были копии почти каждой из них.
— Ты оцениваешь себя, основываясь на чужом мнении? — спросила Франческа, вырвав Гермиону из задумчивости.
— Никогда не думал об этом.
— Свое мнение ты можешь считать авторитетным?
— Да, я думаю, что да.
— Как думаешь, ты бы мог самостоятельно обозначать важность?
— Ну, я все еще думаю, что быть особенным — это выделяться благодаря своим достижениям.
— Может, мы могли бы попробовать найти другие важные вещи?
— Например? — коротко спросил Том. Похоже, ему совсем не нравилось, куда зашел их разговор.
— Назови черты характера или привычки, которые тебе в себе нравятся.
— Ну, я не знаю.
Том зажал руки между коленями. Он сидел так какое-то время, и Гермиона поняла, что продолжения не будет.
— Хорошо. А какие качества понравились бы другим людям?
Гермиона невольно наклонилась вперед, сгорая от нетерпения. Том все еще молчал, и она закусила губу. Ей вдруг стало очень горько от того, что у него не было слов. Франческа какое-то время смотрела на часы, наблюдая за минутной стрелкой, а потом сказала:
— Наше время подошло к концу. В следующий раз продолжим там, где остановились.
Гермиона встала и медленно спустилась по лестнице в коридор. Том уже ждал ее.
— Зайдем в то кафе? — спросила она осторожно.
Он нахмурился.
— Я не знаю, смогу ли что-то съесть.
— Хочешь, пойдем на аврорский полигон? У меня есть доступ.
— Это не самая лучшая твоя идея, — ответил Тон очень мягко. — Может, просто в книжный? Хочу какой-то слащавый роман Бронте.
— Серьезно?
— Похоже, что я шучу?
Она вздохнула и потащила его к лифту.
Утром следующего дня она наспех заплетала волосы в косу — от заклятия горячего воздуха они стояли во все стороны — и параллельно этому старалась контролировать сборы Тома. Он замер посреди комнаты и выглядел так, будто меньше всего в мире хотел куда-то там отправляться.
— Ты взял таблетки?
— Да.
— Все?
— Да.
— Точно ничего не забыл?
— Точно, — ответил он таким тоном, как будто делал ей одолжение. Потом, правда, тонко улыбнулся и спросил: — А ты все взяла?
Гермиона замерла посреди комнаты и, картинно ахнув, воскликнула:
— Забыла!
Том удивленно поднял брови. Ей определенно понравилась его реакция, но она решила держать лицо до последнего.
— Что забыла?
— Второй закон Ньютона. Ты, случайно, не помнишь?
Он фыркнул.
— Очень смешно.
До Министерства они шли пешком, но совсем не говорили: Том, похоже, дулся на нее из-за шутки или просто очень не хотел возвращаться в прошлое. Она куталась в плащ, хотя было еще тепло.
На пятом этаже за зеленой дверью их уже ждал Макс с Юксаре на поводке и огромной папкой с документами. Гермиона без вопросов забрала ее и сунула себе в сумку.
— Ставь дату: 25 ноября 1943 года, восемь утра, — сказала Гермиона, когда Макс скрепил их запястья медной цепочкой. Он нажал на кнопку, и их окутало легким дуновением ветра, от которого даже не закружилась голова.
Они оказались в том же тупике Ист-Энда, что и всегда. Благодаря прошлой командировке в Отделе Тайн доработали пульт, и она была рада этому как никогда раньше.
— Холодно, — сказал Макс. — Пошли, может, сможем снять ту же квартиру.
Ноябрьское солнце освещало дома, похожие на коробки из-под печенья, падало волной на тротуар и дорогу, и Гермиона впервые после переключения ощутила себя не за стеклом, а с обратной его стороны.
Позже, в библиотеке, Гермиона наблюдала за нахмуренным лицом Макса. Она не могла оставить это просто так, хоть и не была в ответе за его настроение. Хотя, если подумать, отчасти все же была.
— Может, это и не такая важная работа, — сказала она, а Макс хмыкнул и поднял голову от свитка 15 века.
— Для тебя она важная.
Гермиона положила руки на стол, вскользь отмечая, что у нее шелушилась кожа между пальцами. Наверно, это от резкого перепада температур. Макс больше ничего не говорил, и Гермиона снова вернулась к бумагам. Ей изо всех сил хотелось увидеть красоту в солнечных бликах на окне, в полосах света и кружащихся в них пылинках, но едва различимая отрешенность не давала отвлечься на внешний мир.
— Почему, когда мы чувствуем очень много эмоций за раз, то остаемся опустошенными? — вдруг спросил Макс. Он подпер щеку рукой и посмотрел куда-то в конец зала.
— Так устроен наш мозг.
— Я не об этом, Гермиона.
— У здоровых людей немного по-другому, — все же сказала она. — Они не становятся пустыми.
— Я это иногда чувствую. Когда очень стараюсь быть счастливым.
— Но это же не твоя мечта.
— Что?
Эти слова давно крутились у нее на языке. Гермиона много наблюдала за ним, стараясь понять, и, может, стала терпимее или, наоборот, вспомнила, каково это.
— Я пыталась доказать тебе, что эта работа прекрасна, как вижу ее я. Для меня эти путешествия, книги, бесконечные знания — самое высшее благо, о котором только можно было мечтать. Но ты — именно ты — совсем другое.
Он постучал пальцами по столу.
— Я хочу сказать, что ты имеешь право жаловаться на эту работу, — добавила она, смотря ему в глаза. Макс улыбнулся уголком губ.
— Есть ли смысл сожалеть о том, что не случилось?
Она никогда не могла запомнить его цвет глаз, сейчас же увидела — серые, а в уголках паутинка морщин от частых улыбок.
— Не знаю. Может, стоит найти что-то там, где ты сейчас.
Макс ничего не ответил, но она и не ждала от него полного согласия. Ей было важно сказать это. Она провела рукой по лицу: как же это все было сложно.
Спустя час пришел Том: одним хлестким движением скинул пальто на спинку и сел напротив них. Он небрежно поправил волосы, а потом сказал:
— Я отправил запрос на те книги, что были в списке. «Материя из воздуха в воздухе» приходит через два дня, остальные — через четыре.