От Тома пахло свежим предзимним воздухом, и Гермиона в первую очередь подумала, не замерз ли он, пока ходил по их поручению в Косой Переулок.
— Молодец, — первым сказал Макс. Дальше они снова сидели в тишине, которая с появлением Тома перестала ее угнетать, а обволакивала, словно крылом. В библиотеке было свежо-свежо, но все равно хотелось выйти на улицу.
Гермиона встала, чтобы размять спину. Она оперлась руками на спинку стула. Том проследил за ней взглядом и, склонив голову к плечу, спросил:
— А ты как думаешь, кто виноват в том, что открыли ящик Пандоры?
Его лицо освещали только несколько свечей, сглаживая черты. Гермиона отстранено рассмотрела библиотеку — почти что пустую, наполненную тусклым светом. На мгновение ей показалось, что они, как когда-то в школе, засиделись до закрытия.
— Зевс, — ответила она. — Он решил отомстить Прометею, с него все и началось.
— А я думаю, что каждый из них виноват. Человек или Бог, как в мифе, сам делает выбор в своей жизни, и никто не может влиять на него. Они могли отказаться, разорвать эту цепочку, но не сделали этого, потому что Зевс им сказал. — Он помолчал. — Это, вообще, очень хорошая отговорка.
— Не каждый готов рисковать своим положением в жизни ради того, чтобы были приняты правильные решения, — сказал Макс, отложив бумаги на другой конец стола. — Мы всегда выбираем, что будет удобнее нам, и часто принципы в этом вопросе не учитываются.
— Очень цинично, мистер Перри, — фыркнул Том, — но это не отменяет их виновности.
— Я и не говорю, что отменяет. Но иногда люди или Боги живут под гнетом чужого авторитета, и их выбор нельзя назвать только их выбором.
***
Гермиона проснулась раньше времени и вышла на кухню выпить воды. Было еще темно, и рассвет только-только начал подниматься от земли. Окно покрылось инеем от холода, и ей захотелось подышать на него и нарисовать какую-то картинку. Она постаралась удержать в себе чувство спокойствия подольше.
Она вздрогнула: за столом сидел Том.
— Том! — потом, смягчившись, спросила: — Милый, не можешь уснуть?
Он широко зевнул, не прикрывая рот, и потянулся.
— Юксаре стянул с меня одеяло, а потом очень долго выл, пока я его не выгулял, — сказал Том, словно оправдываясь. — Сам я уснуть больше не могу, а если выпью еще одно снотворное, буду целый день сонный.
У нее в груди зажглась нежность к нему, подобно маленькой лампочке.
— Будешь какао? А потом пойдешь еще поваляешься.
Том положил голову на руки и улыбнулся.
— Да, буду, — ответил он спокойно. Его голос был мягким, и ей захотелось обернуть Тома пледом. Она поставила кипятиться молоко. Он потер глаза, похоже, стараясь взбодриться, а потом очень серьезно сказал: — Я так рад, что мы встретились. Моя жизнь стала лучше. Спасибо тебе.
Гермиона не выдержала и, сев рядом, притянула Тома к себе. Он был теплым и очень расслабленным. Сердце забилось быстрее, а в ладонях стало горячо.
— Я тоже рада.
Он положил голову ей на плечо и прикрыл глаза. Его ресницы защекотали ей шею, и она хихикнула.
Молоко начало выкипать, и Гермиона уменьшила огонь магией. Она отлевитировала чашку ему в руки и отстранилась.
— А ты не будешь?
— Дай глоточек, хоть попробую.
Том протянул ей какао и снова мучительно зевнул.
— Знаешь, мне кажется, что у меня кончились все амбиции в жизни, — сказал он тихо, стараясь не смотреть ей в глаза.
Лучи рассветного солнца упали ему на плечи и руки. Гермиона повернула голову к окну, щурясь. Этот момент — настолько спокойный — должен был длиться как можно дольше. Словно солнце и вправду скатилось с небосвода и упало прямо ей в руки, зажигая в груди теплый свет.
— У меня сейчас едва хватает сил просто жить, — сделав глоток какао, продолжил Том, — и немного даже наслаждаться жизнью. Вкусно, кстати.
— Смотри, как красиво, — сказала Гермиона и, тронув его за плечо, указала на окно. Столешница и плита казались ярко-коричневыми, отражая блики.
— И вправду красиво, — ответил Том. Он тоже немного щурился, хоть и не отводил взгляд. Гермиона одним движением пригладила ему волосы. — Акцио палочка Тома Реддла.
В коридоре загремел чемодан, и та со свистом прилетела ему в руку. Он встретился с Гермионой взглядом и, кивнув на окно, начал выписывать буквы в воздухе.
Гарри рассказывал ей, как на втором курсе крестраж, заточенный в дневнике, делал так же.
«Том Марволо Реддл»
Но эта надпись осталась неизменной, только раскачиваясь, словно от ветра.
— Это мое прошлое, настоящее и будущее, — сказал Том очень серьезно. — Ты знаешь, что с моего имени можно сложить анаграмму?
— Да, знаю.
— Но моя жизнь — это не Лорд Волдеморт. Это ни мое прошлое, ни настоящее, ни будущее. Теперь я это вижу.
***
Возвращаясь из Гринготтса с «Материей из воздуха в воздухе», ей больше всего хотелось выйти из холодного предзимнего Лондона в подъезд их дома, где они снимали квартиру.
— У тебя есть какие-то занятия помимо работы? — спросил у нее Том. В его голосе не было ни одного оттенка эмоции, и Гермиона все же решила, что он не старался ее обидеть. — Мне просто кажется, что ты совсем не уделяешь себе время.
Она остановилась у двери, сжимая слишком холодные ключи.
— Почему ты спрашиваешь?
Том аккуратно забрал у нее ключи, почти не касаясь пальцев, и вставил их в замок.
— Ты очень много думаешь о других, и я заметил, что совсем не думаешь о себе. За все время я ни разу не видел, чтобы ты делала что-то… расслабляющее. — Он прервался, чтобы снять пальто. В коридоре тянулись длинные вечерние тени. — Чтобы ты отдыхала.
Гермиона сглотнула. От его слов стало почти что тепло.
— Ты же знаешь, что я читаю. Не только по работе.
Том прошел на кухню и, на мгновение потерявшись за стенкой, достал чайник с верхней полки.
— Да, я знаю. Но тебе этого достаточно?
— Почему ты спрашиваешь?
Он посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом. Возможно, это была только игра света, но его глаза — голубые, как небо в апреле — казались ей темнее, чем всегда. Как грозовые облака. Том какое-то время молчал, потом отвел взгляд — она засмотрелась на его слишком правильный профиль — и сказал:
— Потому что я хочу знать, как у тебя дела. Ты… очень важна.
Потом, допив чай, она ушла на диван почитать. Может, Том был немного прав — ну, или его слова разбередили ей душу. Том сел рядом с книгой «Правила виноделов» Джона Ирвинга.
За окном дождь, как барабанщик, молотил по стеклу. В воздухе пахло имбирем — с ним был чай — и немного улицей. Она призвала заклинанием плед и накинула его на ноги.
На плечах, кажется, не лежало больше бетонной плиты, а в ступни не кололи иголки беспричинной тревоги. Гермиона легко отвлеклась от повседневности, сосредоточившись на чтении. Спустя какое-то время Том широко зевнул и потер глаза.
— Давай сюда книжку, — сказала она, наклонившись к нему. Том только кивнул. Гермиона тронула его за плечо и притянула к себе на подушку.
— А что ты читаешь? — тихо спросил он. В груди бились тропической птичкой нежность и мягкое, не обжигающее тепло.
Не хотелось портить этот момент и обрывать его, возвращаясь в реальность. Ей было немного тяжело от его веса, но не настолько, чтобы отстраняться.
— Послушай: «Кант произвел переворот в философии, заявив, что человек скорее создает реальность, чем ее ощущает. — Том уткнулся носом ей в ключицу и прикрыл глаза. Свободную руку она положила ему на макушку, неосознанно перебирая вьющиеся волосы. Было тепло. Том медленно выдохнул, словно с этим передавая ей контроль. — Он исходил из того, что наши физические ощущения, проходя через нервный аппарат, трансформируются и затем, вновь собираясь в мозгу, представляют нам картину, которую мы называем реальностью, но которая на самом деле является химерой, фикцией, существующей только в нашем познающем и анализирующем сознании. В самом деле…»