— Точно, неинтересно.
Через парк они шли в полном молчании. Гермиона провела его до дома и сказала:
— Не думай, что можешь отказаться от радостей. Ты же все-таки человек, а не дементор.
Том стоял на пороге, прижимая к груди три магловские книги. За его спиной была все та же маленькая и слишком чистая квартира, заставленная лишней мебелью. Она тронула его за плечо на прощание и ушла.
***
— Проблема в самолетах, — сказал ей Том, когда они сидели на лавочке в парке. — И машинах. Разве можно чувствовать себя в безопасности, когда все эти железки шумят? Мне скоро будет сниться этот отвратительный визг тормозов.
Том держал в руках пластиковый стаканчик с кофе и время от времени делал большие глотки. Он предварительно снял крышку — наверно, потому, что не знал, как правильно с ней пить, а показывать это отчаянно не хотел.
— Но, тем не менее, ты в безопасности, — ответила Гермиона.
— Нет, — просто сказал Том. Он едва заметно нахмурился. — Вы же все про меня знаете, так?
В старомодной рубашке и брюках он выглядел старше своего возраста и слишком вычурно — она давно не видела людей вне офиса в идеально выглаженной одежде и настолько чистых туфлях, что от них бликовало солнце.
— Да.
— И изначально знали, что я не грязнокровка. Это была низкая манипуляция. Вы знали, как я отношусь к ним и…
— Как? — вкрадчиво спросила Гермиона. — Как ты относишься к грязнокровкам?
Кажется, Том что-то понял: он отшатнулся от нее и скривился.
— Я знал, что вы…
— Знал что, Том? — продолжила Гермиона. Кудрявая прядь выбилась из его прически и упала на лоб. Гермионе вдруг захотелось, чтобы кто-то толкнул его в грязь и хорошенько там вывалял. — Нравится чувствовать себя выше других?
— Вы неправильно задаете вопросы, — ответил Том и еще отхлебнул кофе. — Все это не имеет смысла, — добавил он со странной интонацией, — я прочитал, к чему это приведет.
Он скучающе наблюдал за людьми в парке. Гермиона смотрела, как ветер трепал его кудрявые волосы, и не знала, что на это ответить.
— Те, кто не извлекает уроков из прошлого, обречены повторять его, — наконец ответила Гермиона. Том поднял брови.
— Кто это сказал?
Он всегда понимал, когда Гермиона кого-то цитировала, и ей это нравилось.
— Стивен Кинг.
— Я не знаю, какой урок я должен извлечь, — сказал Том, раскачивая стаканчик в руках. — Мне не нравилось свое имя, и я придумал лучшее.
То, что он выбрал самое жалкое оправдание из всех, что можно было придумать, заставило ее скривиться. Ей не хотелось видеть в нем Волдеморта, но, несомненно, он уже был им.
— Ты же знаешь, что многие так делают? Просят называть другим именем, потому что им с ним комфортнее.
— Просить называть меня по-другому? — возмущенно переспросил Том. — Какая низость. Как будто я не в состоянии нормально жить из-за какого-то дурацкого имени.
— Но ты же по сути сделал так же, — сказала Гермиона, всматриваясь в его лицо. «Маленький манипулятор», — подумала она с горечью.
— Это другое, — ответил Том и нахмурился. — Совсем другое. Меня назвали в честь магла, который бросил мою мать!
— Не имя красит человека, а человек имя.
Том смял уже пустой стаканчик в руках.
— Прекратите говорить дурацкими цитатами! — воскликнул он и вскочил с лавочки. — Прекратите смотреть на меня так, как будто я безнадежный!
Том замахнулся и кинул смятый стаканчик мимо урны. Несколько людей обернулись, но он, кажется, этого не заметил.
— Поганая грязнокровка! — выплюнул Том и, развернувшись на каблуках, ушел в сторону своей квартиры. Гермиона какое-то время смотрела ему вслед: у него были такой же размашистый шаг и все еще прямая спина. Она посидела пару минут, успокаивая дыхание, а потом подняла с земли смятый стаканчик и выбросила в урну.
Слово «грязнокровка» уже не трогало ее, как раньше. Гермиона пошла в сторону своего дома — пять кварталов. По дороге она смотрела на носки своих туфель на плоской подошве, и они, как и те, неудобные, взлетали и касались земли от ее быстрого, размашистого шага.
Остановившись у выхода в парк, Гермиона вдруг снова взглянула на свои туфли: ей показалось таким инородным, что и они замерли, когда замерла она.
— Вы плачете, — сказал Том и подошел к ней. Он не выглядел виноватым — скорее очень удивленным.
— Меня уже очень давно не называли грязнокровкой, — ответила Гермиона. Она закатала рукав на левой руке, оголяя шрам, который не сводился ни одним зельем.
Том восхищенно пискнул — похоже, ему нравилось видеть раны на других людях.
— Кто? — отрывисто спросил он и провел пальцами по буквам на коже.
— Тебе это неинтересно, — ответила Гермиона, одернув руку.
— Шрамы украшают, — сказал Том. — Они доказывают, что ты способен пережить боль, и напоминают, что ты еще живой.
Он расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, и Гермиона увидела у него на шее едва различимый рубец. Рана была не от острого предмета, а, скорее, от провода или веревки.
— В прошлом году Билли Стаббс решил напомнить мне про его кролика, которого я повесил на стропилах очень и очень давно. Хотя, — вдруг добавил Том, — я это вполне заслужил. Интересно, стал бы он счастливее, если бы не струсил и довел дело до конца?
Гермиона промолчала, а Том так и стоял, сжимая пальцами ворот рубашки. Он казался немного бледнее, чем всегда, словно был шокирован собственными словами.
Солнце начало клониться к закату, и за спиной Тома на небе появилась пурпурная лента света. Гермиона хотела согласиться, что он и вправду это заслужил, но рассмотрела его нахмуренные брови и напряженную челюсть и промолчала.
Они пошли в сторону его квартиры. Том еле волочил ноги, будто ему было трудно идти, поэтому Гермиона останавливалась и ждала его.
— Иногда мне не верится, что война закончилась, — сказал Том. Конечно, он имел ввиду Вторую мировую. — Мне должно быть радостно, или, возможно, я должен чувствовать облегчение, но нет. Скажите, Гермиона, — добавил он, впервые за время их знакомства назвав ее по имени, — вы могли бы стереть мне воспоминания о будущем?
Он был серьезен. Она почувствовала что-то странное — как в груди увеличился мохнатый комок сострадания к нему, а потом, перевернувшись, рухнул в желудок. Они стояли у порога его квартиры. Гермиона положила руку ему на плечо и ответила:
— Извини, Том, не могу.
Том поджал губы и скрылся за дверью. Как будто спешил спрятаться.
========== Глава 2. Стеклянные тени ==========
Теплицы ботанического сада отбрасывали тени на Макса и Тома. И тем больше они отличались друг от друга: Макс со своей тростью и не очень прямой осанкой походил на усталого путника, который заблудился в садовых деревьях, а Том — просто на мраморную статую, возведенную по образу неизвестного человека.
Их повел сюда Том — и тем страннее было наблюдать его полностью отрешенное лицо.
— Я никогда не был в ботаническом саду, — просто ответил он и протянул руку к цветам, но одернул ее, так и не коснувшись бутонов. Он сел на корточки, от чего на его лакированных ботинках появились заломы, и начал читать заметку про чайную розу.
— И как тебе? — спросила Гермиона, а Том посмотрел на нее снизу вверх и вздохнул.
— Никак. Посредственно.
— А что ты ожидал?
Он поднялся, разгладил складки на штанах и отвел взгляд.
— Спокойствия, — ответил Том слишком серьезно.
Они еще какое-то время постояли у чайных роз. Гермиона смотрела, как закатное солнце опускалось на цветы и деревья, чувствовала, как легкий, но плотный ветер трепал ее волосы. Том стоял, положив руки на ограду — на левом запястье из-под рубашки мелькнул браслет, но он быстро одернул рукав.
— Зачем Роберт Уэллс из раза в раз сбегал в прошлое? — вдруг спросил ее Макс.
— Он доказывал формулы из своей книги, я думаю, — ответила Гермиона. — И один раз он пропал полностью. Кто знает, может, мистер Уэллс переключил реальность?