Ей показалось, что новый документ составлялся целую вечность. Время от времени писарь о чем-то совещался с Аддисом; она же стояла в стороне, охваченная болезненной меланхолией, подавившей остальные эмоции. Она смотрела на его лицо, когда он склонялся над бумагой, и ей казалось, что и в его чертах сквозит печаль. От этого ей становилось еще хуже. Сэр де Валенс предоставил ей свободу, она получила постоялый двор, о котором мечтала, вольный каменщик ждет ее, чтобы взять в жены… Все, что она планировала, все, чего хотела, воплощалось в реальность. Но вместо радости она испытывала лишь ностальгию и сердечные муки.
Наконец процедура подготовки документа завершилась; она тут же пожалела об этом. Мойра готова была провести здесь всю оставшуюся жизнь, лишь бы не выходить за двери, потому что покинуть церковь означало сжечь за собой все мосты. В определенном смысле смириться со смертью Аддиса было бы легче.
Он шел рядом с ней до порталов. Она попыталась в последний раз окунуться в ощущение его близости, но боль понимания близкой разлуки была настолько сильной, что затмевала все остальное. Они остановились на ступеньках, стоя так близко друг к другу, что их тела соприкасались, держа свитки документов, подтверждающих, что он разорвал последние удерживавшие ее путы.
Аддис посмотрел на нее. За пеленой слез она едва могла различить черты его лица. Такой красивый. И совсем у него не суровый рот, а добрый, и губы мягкие, щедрые и нежные в поцелуях. Если бы только… Она вздохнула. Их разделяет лишком много «если».
— Тебе не обязательно идти к нему, — произнес он. — Не обязательно, если ты не хочешь.
— Пора попробовать создать свою жизнь. Начать заново.
Он огляделся вокруг, ничего не видя, растерянный и неловкий. Что-то надломилось в нем, как будто в душе только что закончился непримиримый спор, и он сдался на милость победителю.
— Тогда начни со мной. Скажи только одно слово и мы сможем начать вместе.
Мойра уставилась на него, словно потеряв почву под ногами.
Он улыбнулся и указал на вход в церковь.
— Ведь это здесь делается, правда? Во всяком случае, для крестьян и горожан. За дверями церкви. Там, внутри, священник, если тебе нужно его свидетельство, но ведь мы обойдемся и без него, правда? Нам достаточно соединить руки и произнести слова, чтобы совершить таинство, так ведь?
Она испугалась, что сердце может разорваться от любви и печали, которые острыми клинками пронзали ее. Из ее глаз брызнули слезы — бурные чувственные реки соленой воды струились по щекам.
Аддис осторожно стер их ладонью.
— Произнеси эти слова вместе со мной, Мойра.
Она прижала его руку к лицу, одновременно ощущая соленый вкус собственных слез и прикосновение его кожи.
— Ты сам знаешь, что это невозможно. Ты не можешь повернуться спиной к своему долгу, растоптать честь своего рода, отказаться от возможности все вернуть!
— Я переживу.
— Только я тебе не позволю! Сожаление будет слишком тяжелой ношей, чтобы нести ее всю оставшуюся жизнь. Дарвентон не удовлетворит тебя, точно так же, как крепостная зависимость не могла устроить меня.
Он начал было спорить, но она прикрыла его рот ладонью:
— Аддис, это невозможно. Но я всегда буду любить тебя хотя бы за то, что ты предложил.
Она быстро отвернулась. Ноги сами двинулись в путь. Удивительно, но и тело последовало за ними. Она удалялась от портала. От ступенек. От него.
Некоторое время она бесцельно бродила по округе, затем направилась к Рийсу. Она слизывала с губ привкус переполнявшей ее любви, наслаждаясь ее пьянящей сладостью и ядовитой печалью. Она погружалась в нее целиком, плутая по узким улочкам. Наконец, когда на Лондон плавно опустился вечер и от зданий вытянулись длинные тени, она поцеловала свое упоительное воспоминание на прощанье, аккуратно положила в сокровищницу сердца и закрыла дверцу.
Рийс был не один. Войдя в дом, она застала его сидящим за столом; рядом хлопотала светловолосая женщина, которая протирала ему лицо влажным полотенцем. Мойра остановилась на пороге, дожидаясь, пока они заметят ее. Бросив острый взгляд в сторону Мойры, женщина отдала полотенце Рийсу и удалилась во внутренние комнаты дома.
— Она вдова. Живет по соседству, — скупо пояснил он, прижимая полотенце к лицу. — Услышала наш спор.
Мойра решила принять объяснение, хотя вид женщины позволял предположить, что ее и Рийса объединяет не только общая стена. Она опустилась на скамейку рядом с каменщиком и положила на стол пергаменты.
— Он отказался принять плату за вольную. И за цену, которую я заплатила, он отдал мне дом.
— Должно быть, цена оказалась очень высокой.
— Ты прав.
Отложив полотенце в сторону, он положил руку на документы. От удара на его лице налился большой кровоподтек.
— Мне жаль, что он тебя ударил. Ты же хотел защитить меня.
— Ты приписываешь мне больше достоинств, чем есть на самом деле. Я бросился на него не только для того, чтобы защитить тебя.
Они сидели в затянувшейся тишине, которая только усиливала неловкость. Она почувствовала себя нежеланным гостем, вторгшимся в чужой дом. От его напряженного, жесткого взгляда ей становилось не по себе.
— Почему ты вернулась? Вопрос застал ее врасплох.
— Как? Я думала, мы…
— Я тоже так думал, — перебил он. — Но я видел, какими глазами ты смотрела на него, Мойра, и теперь мне кажется, что ничего у нас не выйдет. Помнишь, я спрашивал у тебя, что между вами? Я надеялся на точный ответ, но не услышал его. Мне редко доводилось видеть вас вместе, и теперь я понимаю, что в этом была моя ошибка.
Она чувствовала опустошение, как будто все ее тело — от макушки до ступней — вдруг куда-то исчезло.
— Все кончено. Навсегда! — она схватила со стола пергаменты, комкая их в руках. — Я получила волю! У меня есть дом, который не каждый отец может предложить за своей дочерью. Он ушел из моей жизни, теперь меня ничто не удерживает!
— Так ли это? Ты уверена? — с тревожно-хладнокровной отчужденностью он поднялся и встал у нее за спиной. Затем на плечи ей опустились руки. Почувствовав приближение его тела, она напряглась от такой интимной близости. Руки скользнули вниз и остановились на ее груди. Она сцепила зубы, чтобы не закричать.
— Так ты уверена? Не тот человек, Мойра. Не те руки. Он произносил истины, которые сердце понимало и без слов. Она не выдержала. Сломавшись, сорвавшись в жалкую истерику, она рухнула за стол, накрыв голову руками; всю ее сотрясали рыдания. Остатки самообладания покинули ее.
Рийс сел рядом с ней, поглаживая ее плечо, говоря слова утешения, которых она не слышала и не понимала. Постепенно поток эмоций истощился. Выпрямившись, она утерла лицо руками.
— Ты поступаешь не совсем честно. Со временем я смогла бы…
— Может быть, но я не хочу рисковать. Я не ожидал любви, но жениться собирался там, где, по крайней мере, есть хоть какой-то шанс. А мы сейчас говорим о сроках, равных жизни. Я не настолько безрассуден, чтобы взять в жены женщину, сердце которой полностью принадлежит другому мужчине.
Ей так хотелось возразить что-нибудь в ответ, но противопоставить чистой правде было нечего. Ее сердце действительно принадлежит Аддису. Оно принадлежит ему вот уже полжизни. Восемь лет, в течение которых его считали погибшим, не ослабили чувств, и теперь она не могла утверждать, что будущее что-то изменит.
На нее накатила волна непроницаемой черноты, лишив способности двигаться и мыслить. Будущее теперь представлялось ей полуживым существованием, состоящим из движения, поглощения пищи и ухода за постоялым двором, в то время как другая ее часть, та, что способна испытывать любовь и радость, упокоится в вечном сне. Рийс прав. Даже если она вступит в брак и отдаст кому-то свое тело, какая-то ее часть умрет навсегда.