Увлекшись работой, я вспоминаю о том, что нужно поесть, только почувствовав легкое головокружение. Сооружаю себе огромный бутерброд и уношу его в библиотеку, после чего изучаю разложенные на столике эскизы. На данном этапе критиковать свою работу легко. Лучше отбросить плохие идеи сейчас, а не позже, когда я воплощу их в жизнь на холсте.
Я уже наполовину съела свой бутерброд, когда, прожевывая большой кусок, слышу за спиной мужской голос.
— Очевидно, нам следует установить некоторые домашние правила.
Глава 7
Я подскакиваю, и тарелка, выскользнув из моих пальцев, падает и разбивается, разбрасывая еду и осколки фарфора. Я оборачиваюсь через плечо.
На пороге, засунув руки в карманы, стоит Уолт. Его губы сжаты, темные брови нахмурены с явным презрением. Я пару раз видела его раздраженным, но это другое. Я переступила черту. Судя по тому, как дергается его челюсть, он очень зол.
— О боже, — бормочу я себе под нос, когда смотрю вниз и вижу, что натворила. Моя еда не просто упала, она создала шедевр в духе Джексона Поллока, когда разлетелась по ковру Уолта, дивану и даже журнальному столику.
В библиотеке и без того был беспорядок. Повсюду лежат мои наброски. На столике — моя утренняя чашка кофе и затупившиеся карандаши. На спинку одного из диванов небрежно брошен мой свитер и его кашемировый плед. Вчера я нашла в библиотеке стеллаж с книгами по истории искусств, вытащила несколько штук и листала разделы о Пикассо и других кубистах, пытаясь почерпнуть вдохновение для своей серии.
Мне не пришло в голову, что Уолт может вернуться так скоро. Я чувствую себя полной идиоткой. Я планировала до его возвращения убрать за собой, сходить в магазин и купить еду взамен съеденной, а также чем-нибудь заменить или хотя бы починить его ковер. Моей целью было сделать так, чтобы казалось, будто меня здесь и не было, но теперь это абсолютно невозможно. С тем же успехом я могла взять помаду и написать большими красными буквами на стене: «Здесь была Элизабет».
Череда ругательств прокручивается у меня в голове, как новостная лента. Их же я бормочу под нос, когда начинаю торопливо собирать с пола свой ужин.
Подняв листик салата, я собираюсь положить его на тарелку, но потом вспоминаю, что тарелка разбита на миллион осколков, и съеживаюсь. Немедленно переключаюсь на осколки, осознавая, что Уолт по-прежнему стоит у двери и, вероятно, пытается обуздать свой гнев.
Он великодушно впустил меня в дом, а я его разгромила. Какой стыд. Он подумает, что меня вырастили волки.
— Ты порежешься, — жестким тоном говорит он.
— Ну и пусть. Кого это волнует? — отвечаю, не прекращая уборку. — Вчера я уже повредила этот ковер, а теперь посмотри на него. Он весь в горчице.
— Она там сто лет.
Я зажмуриваюсь.
— О боже, давай вот без этого.
— Я лишь имею в виду... что, возможно, пришла пора заменить его новым. Не могла бы ты перестать собирать осколки фарфора голыми руками? Смотри, ты уже дважды порезалась.
Я скашиваю глаза. На левой руке крошечные порезы. Немногим хуже порезов от бумаги, и я их даже не чувствую. Слишком сосредоточенная на своей оплошности, я едва замечаю, как Уолт исчезает, а затем возвращается, держа что-то в руках. Он подает мне два пластыря, и я осторожно беру их, стараясь не коснуться его порезанными пальцами.
— Спасибо, — говорю, не в силах поднять на него взгляд.
Я промою и обработаю ранки позже, а пока заклеиваю их пластырем и протягиваю руку за тем, что еще принес Уолт: мешком для мусора, щеткой и совком.
Но вместо того, чтобы отдать все это мне, Уолт наклоняется и прямо в своем модном костюме начинает помогать мне убираться.
— Держи мешок, — сжато инструктирует он.
Я делаю, как мне велели: открываю мешок, чтобы он мог бросать туда все подметенное с пола и ковра. Он эффективно справляется с делом, разделяя участки пола на аккуратные сектора и стараясь собрать все до последнего кусочка фарфора.
— Я хотела бы извиниться... — начинаю я робко.
Уолт ничем не подтверждает, что слышит меня, но я все равно продолжаю:
— Пока тебя не было, я слегка увлеклась.
По-прежнему ничего.
— И я правда собиралась убраться до того, как ты вернешься домой.
— Ты переставила мою мебель, — сообщает он, как будто не веря своим глазам.
Ах, да. Я совсем забыла об этом.
— Да… Ну, я ее переставила, чтобы было лучше видно картину, и, как я уже говорила, я собиралась вернуть все на место.
— Как тебе удалось передвинуть журнальный столик? Ты ни за что не смогла бы сделать это одна. Он очень тяжелый.
— О, я просто очень сильно толкала.
— Мне трудно в это поверить.
Думаю о бедняге Терреле и, вложив в голос побольше убежденности, заверяю его:
— Я сильнее, чем кажусь.
Уолт что-то ворчит себе под нос, словно мало мне веря, но тему не развивает.
— Я заплачу за новый ковер. Старый, наверное, уже не спасти. Особенно с учетом разрыва.
— Разрыва?
О боже. Молодчина, Элизабет. Разрыв-то он еще не заметил.
— Да… ну… когда я двигала столик…
Я указываю на повреждение, и Уолт, приостановив работу, поворачивается, чтобы проследить за моим пальцем.
Все нервные окончания в моем теле находится в состоянии повышенной готовности. Я адски беспокоюсь о том, как он отреагирует. Если честно, мне даже немного страшно. Я смотрю на его затылок, отмечая гладкие темные волосы и четкую линию контраста между его кожей и воротничком рубашки. Жаль, мне не видно его лица, когда он сдержанно произносит:
— Это получилось случайно.
Я ошеломленно молчу.
Он дает мне презумпцию невиновности? Должно быть, я неверно расслышала.
— Да, но ковер безвозвратно испорчен. Я хотела бы отплатить покупку нового…
— Случайность есть случайность, и, кроме того, ущерб покроет страховка.
— Все равно. Я хочу, чтобы ты сказал, сколько он стоил, и я выпишу чек. На мой взгляд, так будет справедливо.
Без паузы он называет сумму, и я моргаю, моргаю, моргаю… пытаясь понять, как можно потратить столько денег на вещь, которую будут топтать ногами. С разинутым ртом медленно опускаю глаза.
— Ты серьезно?!
— Потому ковер и был застрахован, — говорит Уолт, вставая и напоминая мне, насколько мы разные не только в плане размера, но и в возрасте, утонченности и индивидуальности. — Ладно, осколки и еда уже убраны. Собери прочие свои вещи и поскорее промой порезы, пока не занеслась инфекция.
Затем он уходит, захватив принадлежности для уборки с собой, и до конца дня я его больше не вижу. Я вношу свою лепту в приведение в порядок остальной части библиотеки, но самостоятельно вернуть мебель на место так, чтобы не причинить еще больше ущерба, я не могу.
Когда, проснувшись наутро, я выхожу на цыпочках из гостевой спальни, в квартире никого нет. Уолт уже ушел. Заглядываю в библиотеку и потрясенно вижу, что он успел убрать несчастный ковер и переставить мебель красиво и аккуратно, но не туда, где она была раньше. Мало того, диваны и столик отодвинуты от камина, а на их месте стоят небольшой квадратный стол и стул, под которыми постелена широкая дорожка из прозрачного пластика — вроде тех, что в офисах кладут под рабочие кресла. Ну вот, теперь она защитит его паркет от дальнейшего повреждения.