— Мне просто нужно вернуться к нашему столику и взять свою сумочку, — говорю я, отступая назад, ожидая, что он отпустит мою руку. Вместо того, чтобы оставить меня, он продолжает держать меня за руку, направляя меня обратно в том направлении. — Я бы сразу вернулась, — говорю я ему серьезно.
Он хмурится, как будто не веря своим ушам.
— Да, точно так же, как ты сделала, когда ходила в дамскую комнату раньше.
— Ну да, я планировала это, но потом я отвлеклась.
— На Оливье.
— На аукцион, — подчеркиваю я. — У них там есть Магритт.
— Да, я знаю. Мой консультант по искусству упомянул, что картина будет здесь, и я уже планировал сделать за нее ставку.
— Сейчас?
— Нет. Мы сделаем это на обратном пути.
Как и обещал, он ведет меня в аукционный зал после того, как я забираю свою сумочку, и я клянусь, он получает удовольствие от того, что повышает ставку Оливье на единицу. Я удивлена, что он не вычеркнул имя Оливье ручкой. Я отвожу взгляд после того, как замечаю первые несколько нулей, которые он записывает, ошеломленная количеством денег, которыми эти люди разбрасываются, как будто это ничего не значит.
— Как долго еще будет открыт аукцион? — Уолт спрашивает одного из координаторов, находящихся в комнате.
Она смотрит на часы, прежде чем ответить:
— Пять минут.
— Хорошо, — говорит он, бросая ручку. — Если кто-то перекупит меня на Магритте, позвоните. Я не позволю этому пройти без боя.
— Конечно, — говорит она с благоговейным кивком.
Его взгляд встречается с моим, и я хмурюсь, задаваясь вопросом…
Затем, прежде чем я успеваю надавить на него, было ли это двусмысленным или нет, мы снова уходим, идем по коридору к главному входу в музей и забираем наши вещи из гардероба. Впереди маячат двери, и я уверена, что лимузин стоит у тротуара, ожидая нас снаружи. Я уже чувствую сдвиг между нами, магия исчезает. Моя карета Золушки скоро снова превратится в тыкву, и мне нечем будет похвастаться.
Я пытаюсь притормозить, но Уолт мне не позволяет. На самом деле, он ускоряет наш темп.
— Подожди. Уолт, все вернется на круги своя, как только мы уедем?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сделаешь вид, что между нами ничего не произошло?
— Ничего не произошло, — утверждает он.
— Мы поцеловались, Уолт.
Он медленно сглатывает, что-то обдумывая.
— Да, и хотя я не буду называть это откровенной ошибкой, мне нужно, чтобы ты поняла, что это не может повториться. Это соглашение работает, потому что это все бизнес. Я не могу — не пойду с тобой по этому пути.
Затем двери музея распахиваются перед нами, и он ведет нас вниз по лестнице. Я понятия не имею, почему он идет так быстро. Как будто мы от кого-то убегаем, и я вот-вот споткнусь на каблуках, если он не притормозит.
— Пожалуйста, просто остановись, — говорю я, прежде чем он открывает дверь лимузина.
Я скрещиваю руки на груди, в последний раз выходя на тротуар, но это длится всего несколько секунд, прежде чем его взгляд загоняет меня внутрь. Он следует за мной и захлопывает за собой дверь.
Лимузин кажется еще более тесным, чем раньше, как будто наших эмоций может быть слишком много для ограниченного пространства. Крыша может взорваться от такого давления.
К счастью, пробок на дороге нет, и обратный путь проходит намного быстрее, чем наша поездка туда. Мы выходим перед зданием, выражая нашу благодарность Александру, прежде чем я успеваю отдышаться или успокоить свой гнев. В вестибюле и в лифте у меня возникает ощущение, что Уолт хочет, чтобы я полностью оставила эту тему. Как будто он не может убежать от меня достаточно быстро, когда двери открываются, и мы выходим в прихожую квартиры. Свет выключен, но сияние городского пейзажа просачивается сквозь окна большой комнаты в конце коридора, освещая нас достаточно, чтобы я уловила жесткое выражение лица Уолта.
— Я не понимаю, что происходит, Уолт. Тебе придется объяснить мне это по буквам, потому что я этого не понимаю.
— Мы женаты, — говорит он, начиная развязывать галстук-бабочку.
— И?
— Не по своей воле, — добавляет он, пытаясь заставить меня понять.
— Да, и что с того?
— Что с того? Это соглашение рождено необходимостью, Элизабет, — его голос гремит в тихом коридоре. — Ты не хочешь, чтобы это кольцо было у тебя на пальце. Ты здесь по долгу семьи, и я не буду навязываться тебе вдобавок ко всему прочему.
— Уолт…
— Это совсем не то, что я пытался сделать, — продолжает он. — Я держался на расстоянии. Я едва существую в этой квартире из-за страха, что вторгнусь в твое пространство.
Внезапно я не могу этого вынести. Я не могу бороться с растущими чувствами, которые я испытываю к Уолту, чувствами, которые, несмотря на то, как мало я к ним отношусь, похоже, не хотят угасать. Как сорняк, жизнерадостный и безрассудный, я стою здесь и смотрю на мужчину, которого почти люблю, хотя это кажется абсолютно бесполезным.
Я тянусь к нему, чтобы поцеловать его в губы, чтобы заставить его образумиться и прекратить этот утомительный спор о ерунде, и в последний момент он поворачивается и подставляет мне щеку. Мои губы не касаются его рта, и мне кажется, что тысячи осколков стекла врезаются в мое сердце.
Он отступает назад, поворачивается и оставляет меня там, в прихожей.
Глава 18
Я не могу перестать копаться в ране, которую Уолт нанес прошлой ночью. Отвернуться от моего поцелуя, отвергнуть мои чувства… это смешивает печаль и смущение в уродливую смесь, которая так сильно хочет превратиться в гнев. Как хулиган на школьном дворе, я хочу взять свои переполняющие эмоции и выплеснуть их обратно на Уолта. Мне хочется накричать на него, по-детски сказать ему, что я все равно не хотела его целовать! Я хочу, чтобы ему было так же больно, как мне, и именно эта глупая мысль заставляет меня запираться в своей комнате на следующий день.
Я игнорирую свой урчащий желудок и зов моих пастельных тонов на наброске. Я лежу под одеялом с открытой книгой на груди и прислушиваюсь, нет ли признаков Уолта. Я стала искусной в подборе звука к источнику. Я знаю жужжание эспрессо-машины, звон и лязг кастрюль и сковородок, когда он готовит себе завтрак.
Я слышу его шаги, когда они приближаются к моей двери, останавливаются, а затем идут дальше по коридору.
Слезы обжигают уголки моих глаз, и я смаргиваю их, чувствуя себя такой же глупой, как всегда.
Я пытаюсь убедить себя, что не могу сердиться на Уолта за то, что он делает то, что считает правильным. Чушь, которую он нес прошлой ночью, была в некотором смысле благородной. Благородно, но неправильно.
Теперь я лежу здесь, на этой кровати, в его квартире.
Нежелательная.
Я не уверена, куда идти дальше. Уолт оставил мне так мало вариантов. Я не буду повторять то, что сделала прошлой ночью. Абсолютно нет. Я не могу вынести мысли о том, чтобы умолять его поверить мне на слово, поверить, что я могу быть заинтересована в нем вне зависимости от того, кто он и что он собой представляет, и после всего этого все равно заставить его снова отвернуться. Оболочка Уолта толще, чем у большинства, и я беспокоюсь, что она совершенно непробиваема.
Я думаю о Камиле и всех женщинах, которые были до нее. Я должна была оттащить ее в сторону, когда у меня был шанс, и попросить ее взять на себя Уолта. Действительно ли он так замкнут, как кажется? Неужели я глупа, полагая, что могу быть той, кто — как бы банально это ни звучало — изменит его?
Конечно, в глубине моей головы бродит еще одна более глубокая мысль, грустный тихий голосок, напоминающий мне, что все, что он сказал прошлой ночью, возможно, было просто хорошим способом легко подвести меня. О да, видишь ли, Элизабет, мы не можем быть вместе из-за нашего сложного соглашения. Взбодрись. Не волнуйся.