— Я не думаю, что когда-нибудь буду полностью готова к этому разговору, так что мы вполне можем начать. Я буду относиться к этому так, как будто срываю пластырь.
Его брови в замешательстве хмурятся.
— Думаешь, это будет так плохо?
Мой желудок скручивается в узел.
— Жизнь приучила меня готовиться к худшему, так что это именно то, что я делала на этой неделе. Я подавила все надежды, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.
Его губы растягиваются в удивительно красивой улыбке.
— Тебе не кажется, что пришло время отбросить здравый смысл? Я прилетел в Париж, Элизабет. Я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой. Как ты думаешь, я бы сделал это, если бы принес плохие новости?
— Думаю, нет.
Он делает шаг ко мне, а я стою совершенно неподвижно.
— Так почему бы тебе не расслабиться хоть немного? Ты топчешься возле двери, как будто собираешься сбежать.
Я и не подозревала, что это так. Я шагаю дальше вглубь номера, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.
— Вот, — говорит он, протягивая руку за цветами. — Давай я поставлю это в воду.
На приставном столике уже стоит приготовленная ваза, и он разворачивает цветы из бумаги и ставит их внутрь.
После этого он поворачивается ко мне, встречается со мной взглядом и просто спрашивает:
— Как кто-то должен признаваться в своей любви? Должен ли я был заказать для нас ужин или десерт? Ты уже поела? Я даже не подумал спросить.
— Что?!
— Я просто… я не тот человек, у которого вошло в привычку говорить людям, что я их люблю. Я не могу вспомнить, когда в последний раз говорил это даже Мэтью, так что, скорее всего, я все неправильно сделаю.
Я открываю рот, чтобы попытаться заговорить снова, но он опережает меня.
— Я знаю… но я люблю тебя, Элизабет. Несмотря на то, как мы начинали. Несмотря на наше трудное начало — мое трудное начало.
Он выглядит настолько глубоко обеспокоенным своим признанием, что я не могу удержаться от смеха.
Он неправильно это понимает. Со вздохом он подходит к телефону, стоящему рядом с огромной вазой с белыми пионами.
— Боже, я знал, что сделаю это неправильно. Позволь мне заказать шампанское и еду. Ты любишь стейк?
Он поднимает телефон и начинает набирать номер, но я подбегаю, чтобы остановить его, забираю телефон у него из рук и кладу его обратно.
— Уолт…
— Ты не голодна? — спрашивает он, нахмурившись.
— Уолт, — повторяю я, пытаясь заставить его посмотреть на меня.
Когда он, наконец, это делает, я вижу беспокойство, запечатленное на его точеных чертах.
— Ты любишь меня?
Он хмурится.
— Я только что сказал, что люблю.
Из меня вырывается еще один смешок.
— Ты не должен выглядеть таким грустным из-за этого.
— Мне совсем не грустно, — говорит он. — Я...
— Напуган.
Он делает глубокий вдох, зажмурив глаза.
Это такая странная смена ролей — стоять перед ним с уверенно поднятым подбородком, быть той, кто привстает на цыпочки и обнимает его за шею.
— Я тоже тебя люблю, — шепчу я ему.
— Я рад это слышать, — говорит он, высвобождаясь из моих объятий и снова отступая назад.
Мое заявление не облегчает его беспокойство так, как я ожидала.
Теперь я снова начинаю нервничать. Что не так? Что может быть такого плохого?
— Боюсь, это только часть проблемы, — говорит он, потирая затылок. Теперь он начинает ходить взад-вперед, по-настоящему напрягаясь. — Наш брак… Мне не нужно напоминать тебе, что все начиналось скорее как договорное соглашение. Брак по расчету.
Я киваю, чтобы он продолжал.
— С самого начала моим намерением было вытащить тебя из этой ситуации, освободить тебя, как я мог. Я никогда не хотел принуждать тебя к чему-либо надолго, особенно после того, как услышал, как ты обсуждаешь это со своей мамой и сестрой. Вот почему я работал со своими адвокатами. Вот почему я сказал то, что сказал в библиотеке тем вечером. Я думал, ты хочешь отказаться от этого соглашения.
Несмотря ни на что, мне все еще больно слышать, как он упоминает о конце нашего брака, фиктивного или нет.
— Но... слушать тебя по телефону той ночью, быть без тебя последние несколько недель...
Он позволяет фразе повиснуть на волоске, продолжая расхаживать по комнате, его шаги ускоряются, когда он потирает лицо.
— Пожалуйста, просто скажи это!
Он резко останавливается и резко поворачивается ко мне.
— Я не хочу развода. Я хочу, чтобы это был настоящий брак, Элизабет. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Отныне и навсегда.
Из меня вырывается звук, наполовину смех, наполовину рыдание. Я прикрываю рот рукой, когда Уолт бросается ко мне.
— Скажи мне, что ты хочешь того же, — говорит он, обнимая меня за шею, наклоняясь, чтобы встретиться со мной взглядом. — Пожалуйста.
Я быстро киваю, слишком подавленная, чтобы говорить.
Я двигаю рукой, и он наклоняется и прижимается поцелуем к моим губам, решая нашу судьбу. Я целую его в ответ, прижимаясь к его телу. Его руки перемещаются с моей шеи, скользят вниз по моему телу, сжимая мою талию, чтобы он мог направить меня обратно в спальню. Мы целуемся на ходу, торопливые и безумные. После двух недель разлуки ни один из нас не хочет отпускать другого. Он протягивает руку назад и открывает дверь в спальню люкса.
— Элизабет? — спрашивает он, ища согласия.
Я целую его еще сильнее, в губы и щеки. Я чувствую вкус соленых слез и понимаю, что он, возможно, тоже плачет. Я снова говорю ему, что люблю его, когда он начинает раздевать меня, быстро разбираясь с моим платьем и ботинками. Его костюм оказывается более сложным. Я дергаю за пуговицы, и мне лишь частично удается раздеть его, прежде чем мы падаем обратно на кровать.
Боже, я люблю его. Я люблю его тело. Мне нравится тяжесть его рук, когда они скользят по моей обнаженной коже. Мне нравится, как он прокладывает поцелуями дорожку вдоль моего пупка и бедра, ощущение его языка, когда он раздвигает мои бедра и устраивается между ними.
Он остается там до тех пор, пока я не становлюсь настолько возбужденной, что начинаю дрожать, пока я не начинаю кричать и прикрывать рот. Я дергаю его за волосы, и его пальцы впиваются в мою кожу, удерживая меня распростертой для него, когда он садится. Осознание появляется на его лице, когда он говорит мне, что забыл упаковать в чемодан презервативы.
На мгновение возникает нерешительность, мы обмениваемся взглядами.
Меня это ни капельки не волнует. Ни в малейшей степени.
Когда я говорю ему это, он подползает ко мне, прижимается своими губами к моим и крепко целует меня. Когда он прерывает поцелуй, он начинает благоговейно шептать, и сначала трудно разобрать слова. Затем я понимаю, что он произносит клятвы, обещая заботится и обнимать меня, лелеять меня, поддерживать меня в болезни и в здравии. Он повторяет все слова, которые не имел в виду, когда мы были в зале суда, когда он наваливается на меня всем своим весом и мягко вдавливается в меня, скрепляя нас вместе.
Я смотрю на него снизу вверх, мое зрение затуманено слезами.
— Пока смерть не разлучит нас, — добавляю я с безумно счастливой улыбкой.
— Пока смерть не разлучит нас, — подтверждает он, прежде чем наклониться и завладеть моими губами.
Эпилог
Уолт