Если ее отец считает, что она может жить в таких условиях, то он думает только о своей чертовой выгоде.
Я распахиваю дверь и заглядываю в пустой коридор. Звуки баса сверху раздаются эхом в пустом пространстве и заставляют меня мчаться вверх по лестнице, делая по два шага за раз. Мой пульс бьется от адреналина и отчаяния, я хочу увидеть ее, убедиться, что с ней все в порядке, защитить и, в конечном итоге, забрать домой.
Я следую за звуками громкой музыки и съеживаюсь. Такое ощущение, будто она там устраивает чертову вечеринку. Распахнув дверь спальни, я смотрю на спину Элли и какого-то панка, сидящих за столом. Красная дымка застилает мои глаза, ярость нарастает внутри меня так быстро, что выливается наружу с неизбежным разрушением. Панк обнимает Элли за спинку стула, оба не замечают моего присутствия. Его губы, прижавшиеся к ее губам, наполняют меня убийственной яростью. Его судьба предрешена.
Я бросаюсь на него, рыча, панк едва успевает осознать что происходит, как я разбиваю его головой стол, затем поднимаю его за волосы и бью снова и снова.
Элли вскакивает со стула и бьет меня по руке маленьким кулачком.
— Пожалуйста остановись. Рафаэль, стой! — Она плачет, но я игнорирую каждую просьбу.
Крепче хватаю его за волосы, стаскивая со стула, швыряю на пол, и достаю пистолет.
— О Боже мой, Рафаэль! Нет! — Она встает перед дулом пистолета, а кусок дерьма карабкается обратно к кровати, его лицо покрыто кровью и соплями.
— Отойди, Элли. — Я жестом призываю ей отодвинуться.
Ее глаза наполняются слезами, а нижняя губа дрожит, вызывая укол вины, охватывающий меня, но я отмахиваюсь от этого, привыкший избегать своих чувств. Он коснулся того, что принадлежит мне, и это недопустимо.
Она поднимает руку.
— Пожалуйста, послушай, Рафаэль.
Я делаю шаг вперед, чтобы оттолкнуть ее, но она хватает меня за руку, когда я поднимаю пистолет.
— Ты не можешь убить его.
Отчаяние, исходящее от нее, только еще больше злит меня. Есть ли у нее чувства к этому сопляку? Я не позволю ей испытывать чувства ни к кому, кроме меня. Мой палец касается спускового крючка.
— Он сын комиссара полиции!
Я останавливаюсь на ее словах.
Этот хныкающий кусок дерьма сейчас плачет горькими слезами, но я игнорирую его и поворачиваюсь к Элли.
— Он сын комиссара полиции. Пожалуйста, не убивай его. У тебя будут проблемы, Рафаэль.
Слезы пятнают ее прекрасное лицо, по старым следам капают свежие.
— Ты с ним трахалась? — шипя, говорю я.
Ее голова запрокидывается назад, а рот открывается.
— Ты с ним трахалась? — кричу я, и ее маленькое тело вздрагивает от моего тона.
— Конечно, нет!
Мне ничего не остается, как съязвить.
— Ты только что засунула язык в его грязный гребаный рот, Элли.
Она зажимает рот, ее грудь поднимается и опускается, как будто это она обиделась, атмосфера между нами гипнотическая. Она наблюдает за исходящей от меня одержимостью, а я жду, чтобы она ее приняла, жду, когда зеленый свет положит конец этому куску дерьма и принесет разрушение моей семье. Потому что я готов был пытать, убивать и уничтожать каждого человека, ходившего по земле, а затем греться в их страданиях и купаться в чане из их окровавленных душ, чтобы спасти мою маленькую куколку.
В конце концов она вздыхает.
— Он поцеловал меня. — Она жует губы. — Он только что сделал это, а потом ты…
По крайней мере, у них не было полноценного поцелуя. Тем не менее, он попробовал то, что принадлежит мне, а это неприемлемо.
— Ты принадлежишь мне, маленькая куколка, — шепчу я.
Элли подходит ближе, и на этот раз, когда она касается моего предплечья, я позволяю ей опустить пистолет в моей руке, и ребенок вздыхает с облегчением.
Ее мягкая рука касается моей щеки, и весь гнев, который был там мгновение назад, ускользает от ее прикосновения.
Глядя в ее карие глаза, я рассказываю ей, что чувствую, и говорю ей свою правду.
— Ты обладаешь мной.
Элли
Дэррил приближается, и я шаркаю прочь. Это была плохая идея, ужасная идея. Я прошла путь от подростковой влюбленности в парня моего возраста до полной одержимости парнем, который почти достаточно взрослый, чтобы быть моим отцом. Теперь каждый раз, когда Дэррил говорит какие-то язвительные намеки или случайно прикасается ко мне, я чувствую, будто моя кожа кишит тысячами насекомых, и я отчаянно пытаюсь смахнуть это ощущение.
Когда он последовал за мной наверх после школы, я была в шоке, но он указал на мой стол и предложил заниматься там, слушая музыку. Я решила не переодеваться, так как не могла раздеться в одной комнате с ним.
Его чрезмерно нежные жесты заставили меня пожалеть о том, что мы находимся в моей спальне, и пребывание наедине вызывало во мне беспокойство. Я смотрю на свой телефон, не зная, стоит ли пригласить Джейд прийти, но зная, как Томми защищает ее, это только вызовет проблемы в их отношениях, а счастье моей подруги важнее, чем мое глупое согласие позаниматься учебой у себя в доме.
— Ты очень красивая, Элли, — дышит он слишком близко к моему уху.
Вот дерьмо.
Мои щеки горят, и я пытаюсь не обращать внимания на его комментарий.
— Спасибо. Итак, вернемся к четвертому вопросу. Этому студенту действительно трудно понять душевные трагедии Шекспира. Возможно, нам следует провести дополнительное занятие для тех, кто будет изучать Шекспира в следующем году. Давай посмотрим правде в глаза, они и так в невыгодном положении, и, если добавить Шекспира, будет путаница. — Я неловко улыбаюсь, когда Дэррил сидит, положив голову на локоть, и смотрит на меня с влюбленным выражением лица, которого я раньше не замечала.