Сдавленный звук застревает у меня в горле, и меня внезапно парализует страх, подобного которому не было. Я была настолько поглощена тем, как прожить день за днем, что никогда не задумывалась об этом, и теперь, как никогда, меня это пугает.
От размышлений меня отрывает тихий булькающий звук рядом с моей кроватью, который привлекает его внимание в глубине комнаты. Рафаэль пошатнулся, а затем застыл у кровати.
— Пожалуйста, не ненавидь меня, — шепчу я, шаркая к люльке и поднимая нашего сына на руки, чтобы прижать его к себе.
Медленно поднимаю глаза на Рафаэля, и в них вспыхивает огонь.
— Ты украла моего ребенка. — он говорит так тихо, что я едва его слышу.
Но я слышу. Я слышу обиду в его тоне, предательство и боль в его словах, и ненавижу себя за это, но все же, не могу сожалеть о причинах своего ухода.
— Я не знала, что беременна, когда уезжала. — я нежно укачиваю Хадсона.
— Но ты не догадалась, блять, позвонить и сказать, что я стану отцом! — кричит он, пугая Хадсона своим громким голосом.
Лицо Рафаэля вытягивается, и он проводит рукой по волосам.
— Ты думала, что я недостоин быть отцом. — на этот раз он говорит тише, и почему-то я ненавижу это больше, чем его крик, зная, как трудно ему сохранять самообладание.
— Прости. — говорю я, и слезы текут по моему лицу от смеси облегчения и страха.
Я знала, что этот день настанет, и иногда даже ждала его. В те дни, когда мне больше всего на свете хотелось броситься в его объятия, я напоминала себе, почему я делаю одна. Мы стали бы второсортными, Оливер ненавидел бы нас, наш сын стал бы внебрачным ребенком, бастардом, а его мать - шлюхой, и у нас на спине всегда была бы мишень предателей. В то время как Никита гордо стояла бы рядом с ним, где ей и место, оставляя меня и нашего сына незащищенными и уязвимыми, оставляя нас с жизнью, которую мы не выбирали. Если я не могла быть для него всем, я хотела быть никем, потому что знаю, чего стою я и мой сын, и это намного больше, чем все, что он предлагал.
Он прикусывает губу и отводит взгляд, каждый мускул его тела опасно напряжен.
Хадсон ерзает у меня на руках, и с его маленьких губ срывается тихий плач.
— Ты готов к кормлению, Хадсон? — я стараюсь не обращать внимание на Рафаэля и его застывшее состояние, сосредоточившись на ребенке, поэтому сажусь на кровать, подкладывая подушки за спину, пока укладываю Хадсона в нужное положение. Когда работаю, я сцеживаю молоко, но, когда есть возможность, предпочитаю обычное кормление. Так легче. Я поднимаю футболку и опускаю бюстгальтер, чтобы покормить его.
— Мальчик?
Когда Хадсон жадно вцепился в мой сосок, я поднимаю голову, и боль на лице Рафаэля заставляет меня замолчать, поэтому я просто киваю.
— Как его зовут? — его обычно сильное тело выглядит побежденным, когда он цепляется за дверную раму, словно за спасательный круг, и это вызывает во мне сожаление. — Как его зовут Элли? Какого черта ты решила назвать моего сына?
От резкости его слов у меня пересыхает в горле, и я с трудом подбираю слова для ответа.
— Хадсон. Хадсон Оливер Марино.
Его ноздри раздуваются.
— И как же мой сын родился и был зарегистрирован без моего ведома?
— Рис, мой менеджер, у него есть знакомые. — я виновато отвожу глаза.
Он усмехается. Я не могу не задаться вопросом, не случилось ли у него нервного срыва от шока, вызванного моими новостями.
— Рис О'ебучий-Коннелл - мафиози, Элли.
— Что? — паника пронзает меня, и я крепче прижимаю Хадсона к себе. Неужели я все это время подвергала его безопасность риску? От этой мысли меня тошнит.
— Все верно, маленькая куколка. Ты все время была связана с мафией. Они просто использовали тебя, чтобы добраться до меня.
Я поджимаю губы, осознавая, что всегда была в опасности. Я никогда не была свободна.
В конце концов, я его собственность.
Глава 42
Рафаэль
Я наблюдаю, как она кормит моего сына полной грудью, и, как бы я ни был нестабилен, облегчение берет верх. Они оба в безопасности.
Я снова отец, и у меня наконец-то есть то, о чем я всегда мечтал, - Элли и наш малыш. Мой план сработал, несмотря на то, как мы сюда попали, и этот факт перевешивает все остальное.
Это пересиливает мой гнев, обман, желание причинить ей боль, наказать ее за то, что она отняла у меня сына, за те моменты, которые мы могли бы разделить, за то, что она лишила Оливера возможности быть старшим братом.
Мне все равно, пока они у меня есть.
Семья О'Коннелов тоже должна заплатить за свои грехи, но в этот момент все, что меня волнует, - то, что она вернулась в мою жизнь.
Она укладывает Хадсона обратно в кроватку. Я бы назвал его иначе, но в сочетании с именем его брата оно нравится больше мне с каждой секундой. Идеально.
— Что теперь? — Она одергивает подол футболки, и тот факт, что она надела ее так скоро после кормления нашего сына, заставляет меня вспыхнуть от гнева. Ее тело изменилось, она сама изменилась, а я все пропустил. Она украла это у меня.
Стоя, я нависаю над ней, как хищник, ее милое личико все еще покрыто слезами. Я провожу пальцем по ним, пока не добираюсь до ее приоткрытых губ, и когда ее дыхание касается кончика пальца, игра, мать ее, заканчивается.
Я поворачиваю ее лицом к кровати и грубо толкаю на матрас, а адреналин бьет по мне, как электричество, возвращая тело к жизни.
— Рафаэль. Рафаэль, послушай меня. — она паникует, когда я расстегиваю ремень.