Он широко раздвигает ноги, его эрекция выглядывает из-под трусов, и я извиваюсь под его пристальным взглядом.
Вчера вечером, закончив мыть меня, он завернул меня в полотенца, усадил на стойку и почистил зубы. Затем он раздвинул мне ноги, заткнул мою киску, затем расчесал мне волосы и уложил в кровать. Он не присоединился ко мне, вместо этого придвинул стул в угол комнаты рядом с детской и велел мне идти спать. Я слишком устала, чтобы спорить, и погрузилась в глубокий сон, пока полчаса назад он не разбудил меня к кормлению Хадсона в 2 часа ночи.
Вздыхая, я глажу Хадсона по макушке, поскольку его сонный рот уже почти не сосет, затем я позволяю своему соску выскользнуть с его губ и кладу его себе на плечо, чтобы погладить его по спине. Резкий вдох Рафаэля заставляет меня замереть. Когда я смотрю в его сторону, его рука гладит член, и я не могу сказать, что разочарована. На самом деле, я наслаждаюсь этим.
— Не мог бы ты забрать его у меня?
Его рука останавливается, и он вскакивает со стула.
— Конечно. Давай, маленький мужчина. — Прозвище, которое он использует, согревает мою душу. Это то же самое прозвище, которое я использую для Оливера. Рафаэль просовывает руку между мной и Хадсоном, умело прижимая его к груди и направляясь обратно в детскую.
— Когда я смогу увидеть Оливера?
Он замирает от моих слов, мое сердце падает в обморок от того, как напрягаются его мышцы под тусклым освещением.
— Я скучала по нему, Рафаэль.
Он издевается.
— Ты только что так решила?
Я сжимаю челюсть так сильно, что у меня болят зубы, но позволяю ему прокомментировать, и он продолжает идти в детскую, тихо что-то шепча Хадсону.
Поправляя лямку лифчика на место, я смотрю на дверной проем и вижу, что Рафаэль наблюдает за мной, его челюсти упрямо стиснуты.
— Ты разбила сердце моего сына, Элли.
У меня перехватывает дыхание, и я сглатываю слезы, грозящие пролиться. Я знала, что своим уходом нанесу вред Оливеру, но думала, что поступаю правильно для всех нас, и когда узнала, что беременна, это только укрепило это решение. Я не хотела, чтобы мой ребенок воспитывался в таком же жестоком мире. Я не хотела, чтобы он стал внебрачным ребенком, изгоем. Он заслуживал большего. Мы оба заслуживали.
— А ты?
Он отшатнулся назад, и его глаза сузились.
— А что я?
— Ты сказал, что я разбила сердце Оливера. Что насчет твоего?
Его кадык медленно скользит по горлу.
— Это то, что тебе нужно услышать, маленькая куколка? Что я плакал из-за тебя? — Его тон стал насмешливым, и меня злит, что он превращает это во что-то настолько тривиальное.
— Не будь ослом, Рафаэль, — отрезаю я в ответ. — Ты сделал из меня вторую жену и ожидал, что я буду этим довольна, без каких-либо обсуждений или размышлений о том, что я чувствую. Ты знал мои чувства по этому поводу. Я говорила тебе! — Я указываю на него, повышая голос.
— Никогда не было другой женщины. — Он делает шаг вперед, закрывая за собой дверь в детскую. — Всегда была только ты, — выдавливает он.
Я смеюсь покровительственно.
— У тебя чертова жена, Рафаэль! У тебя есть семья, частью которой я не являюсь.
— И поэтому ты ушла? М-м-м, из-за этой чертовой фотографии? — Он наклоняет голову из стороны в сторону, словно пытаясь понять меня. — Ты разбила нам чертовы сердца из-за фотографии. — Его признание в том, что его сердце разбито, я не понимаю, потому что он упускает суть.
— Нет.
— Нет? Тогда помоги мне, черт возьми, понять, почему ты сделала то, что сделала, и украла у меня моего ребенка. — Вены на его висках пульсируют, каждая яростно выпирает.
— Ты солгал мне! Ты сказал мне, что твоя жена умерла! — Я кричу ему в ответ.
— Она для меня мертва! — Он указывает на свою грудь.
Я качаю головой в ответ на его полудурной комментарий.
— Но она вполне жива, Рафаэль. Она мать Оливера, и она рядом с тобой, а не со мной. Именно ее твой сын будет называть мамой, а не меня. И что мне остается, а? Быть твоей шлюхой? — Он вздрагивает, но я продолжаю. — Твоей любовницей. Единственным человеком, которым я никогда не хотела быть. — Мой голос срывается, но я прочищаю горло. — Что же тогда остается нашему сыну? Быть внебрачным ребенком?
— Не смей называть его так! — кричит он мне в ответ, его убийственный взгляд. — Не смей его так называть!
Сдавленный смех застревает у меня в горле.
— Так и есть. Такими мы всегда будем. Больше ничего.
— Мои дети будут рядом со мной. Они будут моим гребаным наследием, все они равны. — Он проводит рукой по волосам. — Точно так же, как мой отец поступал с нами.
— Я видела, как ты выходил из ее комнаты, Рафаэль. — Моя губа дрожит. — Ты не спал со мной, но на следующее утро ты вышел из ее комнаты, а потом трахнул меня.
У меня перехватывает дыхание от захлестнувших эмоций, но я продолжаю идти, зная, что мне нужно выплеснуть все это, чтобы оправдать свои действия.
— Я слышала, как она сказала: «Иди и смой свои грехи, Рафаэль. Иди и смой мое прикосновение.»
Рафаэль моргает, затем моргает еще раз, словно ошеломленный.
— Господи. Думаешь, я ее трахнул? — Его лицо искажается от отвращения. — Я пришел туда, чтобы, черт возьми, угрожать ей, Элли. — Он машет рукой в сторону двери. — Я пошёл туда и получил именно то, что хотел.
В горле пересыхает.
— Ч-что ты хотел?
— Полная опека над Оливером.
Мое сердце бешено бьется.
— У нее была одна чертова просьба. Она хотела, чтобы я всей семьей отвез ее на какое-нибудь чертово мероприятие. Сказал, что это будет последний день с Оливером.