Мы — у себя, хотя и отлучены от земли {10} . Нет на земле нам приюта никогда и нигде, но как погребенные мы остаемся на ней — и мы еще вернемся, еще вернемся! Земля — наш переход по ту сторону, к концу времен. Конец истории нам не удался. История вновь и вновь наезжает на нас, мчась по рельсам. Почему она никак не умрет? Что мы такого сделали? Что мы такого сделали? Почему рука ее тянется из могилы? И показывает на нас? Мы хотим, чтобы о нас забыли. Только в своем кругу мы у себя дома. Но самые слепые — сыны богов: ибо человек знает свой дом, зверь знает, где рыть логово. И только им, душам неискушенным, не дано знать, где они обретут приют. Ибо где ты начнешь, там и кончишь; как ни сильны нужда и воспитанье, сильнее всего рожденье, луч света, встреченный новорожденным. А вот мы, лоном святым на счастье рожденные, — в городах, нами основанных. И все же упокоиться в земле мы не можем. История наша останется историей мертвых — до той поры, пока земля не замолчит наконец. Не любим мы, как другие дети, плакать в пеленках. Но, смеясь, змей разрываем и с добычей дальше бежим. Если кто-нибудь силой не задержит наше стремленье и расти нам даст — мы расколем, как молнией, землю, в которой доныне лежим; и, зачарованные, побегут вслед за нами леса, и двинутся горы, на бегу оседая. Мы — здесь. Мы пришли и теперь отдыхаем. Нас же от стремительной жизни никто не избавит. Мы волка разыщем в его собственном логове. Удача будет, поверьте, ведь речь идет обо всем, что дорого нам и свято: о доблести нашей и чести, о женах и детях, о жизни. Только больной, умирающий дуб способен выдержать бурю — здоровое дерево легче она опрокинет, вцепившись в пышную крону. Не всякий удар человек перенесть обязан: кого Сам Бог поразил, тот, думаю, вправе упасть. Мы, люди, падаем не за деньги, не напоказ. Мы здесь, чтобы просачиваться в почву, как вода. Чтоб как вода от камня к камню падать, из года в год все ниже, в неизвестность.
Иди к своим друзьям {11} , к тем, кого выбрал ты: вон человек стоит, я с ним знаком! Но возвращайся! Примем же, примем нас в наши ряды, чтоб не погибли мы бесславной смертью! Не по душе нам умирать зазря, хотим мы пасть на жертвенном кургане за родину, ей сердца кровь отдав, — и вскоре час такой настанет! К вам, дорогие! Я сойду; к вам, научившим меня достойной жизни и смерти! Земля принимает нас всех, а мы вновь и вновь овладеваем землей, насквозь пропитавшейся нашей плотью. Давайте же кричать, ибо все мы хотим родиться снова! Из земли, которой у нас не отнять, — после того, как прогоним ночь. Ее у нас не отнять! Мы здесь живем! Здесь у нас внизу всё по-братски, и к нам нисходят гонцы от вас, весть о победе неся. Процветай же, родина, наверху, мы здесь внизу тебя не забыли и усталыми ногами выталкиваем наверх, к свету, сокровища земных недр. А павших не считай! Дороже жизни любого ты, дорогая. Уже давно мы управляем всем, находясь под ногами других, но теперь настал срок, слышишь, окутанный тучей Гений Времени! Теперь мы придем и расположимся как дома здесь внизу. Земля сотрясается. Это мы в ней дрожим, от нам же присущего хлада, и тела свои согреваем, прижимаясь друг к другу. Здесь мы все. И однажды выйдем отсюда, обретя совершенную ясность видения самих себя. Мы живем новым или, по крайней мере, решительно отказываемся от ничтожного и стоим наготове, ожидая, захлестнет ли нас поток жизни; или, если нам до этого еще далеко, мы, по крайней мере, догадываемся о существовании свободы и не ненавидим ее, не боимся, но любим. Мы, мы, мы! Все исконные люди, подобные нам, исконный народ, народ вообще. Немцы! Немцы! Немцы!