— А ты не знал? — вздохнула она.
— Вчера ты почти убедила меня в этом. Ладно, давай еще каши.
Прикусив от досады нижнюю губу и нахмурив бровь, она положила в его миску несколько ложек каши и передала ему молоко и сироп.
— Никогда еще я не испытывала того, что испытала в эти последние два дня. Ощущения настолько новые и непривычные, что мне просто не с чем сравнивать. Я думала, что знаю себя, а оказалось, что нет. Если ты лось, то я новорожденный лосенок, неуклюже скачущий взад-вперед, не зная толком, чего он хочет, — с горечью заметила Джорджия.
— О нет. Совсем напротив. Ты очень грациозна, и это как раз то, что мне в тебе так нравится, — с неожиданной горячностью возразил Конрад.
— Я не знаю даже, сколько тебе лет, — чуть не подавившись от смущения кашей и покраснев, сказала Джорджия.
— Тридцать пять. Кстати, Амелия — это монашка.
— Монашка?! — От удивления Джорджия выронила ложку.
— Сестра Амелия — маленькая женщина с прекрасными золотисто-карими глазами, добрейшим сердцем и неисчерпаемой энергией. Она руководила небольшим приютом в Уайт-Плейне, городке неподалеку от Нью-Йорка. Мои родители ирландцы. Я был совсем еще ребенком, когда они погибли в железнодорожной катастрофе. Не спеши меня жалеть. Монашки оказались замечательными людьми, и, несмотря на то что я всегда испытывал благоговейный страх перед игуменьей, я могу похвастаться счастливым детством.
Откровения Конрада почему-то сразу принесли облегчение Джорджии, одновременно пробудив в ней любопытство.
— Сколько же детей воспитывалось в приюте?
— Около семидесяти.
— Представляю, как много хлопот вы доставляли сестрам-монашкам.
— Что ты имеешь в виду?
— В бреду ты говорил, что у кого-то нет для вас времени, и произносил это с такой болью в голосе…
— В детстве мне нередко снились кошмарные сны, и однажды, когда я громко звал сестру Амелию, игуменья сказала мне, что та слишком занята, чтобы беспокоить ее из-за подобных пустяков.
— Сколько же тебе тогда было лет?
— Четыре или пять. Я уже сказал тебе, что не надо меня жалеть. Всему, что есть во мне хорошего, я обязан сестрам-монашкам.
Так вот чем объясняются особенности его характера. Они из его необычного детства, решила про себя Джорджия.
— Перестань говорить мне, что я должна или не должна делать, — сказала она вслух.
— Знаешь, всю жизнь я предпочитал женщин со спокойным уравновешенным характером, — возмутился Конрад. — Таким, какой был у сестер-монашек.
— Знаешь, я тоже не хотела бы иметь мужем взбалмошного мужчину. Я всегда мечтала о тихой семейной жизни, чтобы рядом со мной находился человек, преданный мне так же, как был предан матери мой отец.
— В таком случае нас объединяет только лишь сексуальное влечение.
— Во всяком случае уравновешенными нас никак не назовешь, — заметила Джорджия, которой не понравилась интонация последней фразы, произнесенной Конрадом.
— В нас играют гормоны, Джорджия. А в моем случае это еще и длительное воздержание.
— Ну и каким же был твой последний сексуальный опыт? Спокойным и уравновешенным? — удивляясь собственной наглости, поинтересовалась Джорджия.
— Он был невероятно скучным, — рассмеялся в ответ Конрад.
— То же самое я могу сказать и о моем опыте с Уорреном и Эндрю, — призналась она.
— Кажется, мы начали исповедоваться друг перед другом. Ясно одно, если бы мы с тобой легли в постель, нам бы не было скучно.
Слова Конрада подействовали на Джорджию точно так же, как если бы он горячо обнял и приласкал ее.
— Да уж, наверняка не было бы, — стараясь не выдать голосом своего состояния, ответила она.
— Ты тоже так считаешь? — испытующе глядя на нее, спросил Конрад. — В таком случае ничто нам не мешает проверить это, как только мы выберемся отсюда.
— Мешает, — возразила Джорджия, судорожно думая о том, какую бы назвать причину. Мы ничего не знаем друг о друге, — сказала она первое, что пришло ей в голову.
— Мне кажется, мы немало знаем, — возразил он. — Например, я знаю, что ты смелый человек с независимым и темпераментным характером. Ты невероятно красива. Это главное, а все остальное — где каждый из нас живет, чем занимается — дело десятое.
— Слушай, Конрад! Как только я доставлю тебя в Пуэбло, то сразу же вернусь обратно в пустыню, — чувствуя себя загнанной в ловушку, воскликнула Джорджия. — Вернусь одна.
— Сделаю все, чтобы этого не случилось.
— Ты говорил, что не хочешь попадать в зависимость от какой-либо женщины, — продолжала она. — Вот и я тоже не хочу. Так что, будь здоров, а я пошла прогуляться.
С этими словами Джорджия соскочила с выступа и помчалась не разбирая дороги по дну образованного водостоком глубокого оврага с такой скоростью, как будто за ней гналась стая койотов. Даже если бы Конрад захотел, с его раненой ногой он никогда не смог бы догнать ее. Она знала, случись такое, и одного его поцелуя будет достаточно, чтобы вся ее решимость мгновенно испарилась. Так что шире шаг, твердила она себе, спотыкаясь о камни.
Но как Джорджия ни старалась отвлечься от одолевавших ее переживаний, она невольно возвращалась к мыслям о маленьком мальчике, который так нуждался по ночам в чьем-нибудь утешении и не мог ни у кого найти его. Он вырос среди добрых, но чрезмерно занятых людей, которые были просто не в состоянии уделить каждому ребенку столько времени, сколько тому требовалось.
Душевной теплоты — вот чего ему не хватало в детстве. Быть может, то, что она всегда считала безоблачным спокойствием и невозмутимым характером, на самом деле просто равнодушие, когда каждый человек живет сам по себе.
Уоррен и Эндрю, безусловно, были большими индивидуалистами, но тем не менее Джорджии раньше казалось, что у нее с ними самые близкие, задушевные отношения. А может, это ей только казалось?
Хватит терзаться сомнениями, приказала она себе, отвинчивая крышку фляги с водой. Напившись, Джорджия огляделась вокруг и, к своему ужасу, увидела вдали огромную разноцветную радугу и сразу за ней плотную завесу проливного дождя. Она совсем забыла предупредить Конрада о том, что здесь бывают такие ливни, после которых начинается наводнение, смывающее все на своем пути. Не дай Бог, он захочет прогуляться по высохшему руслу. Тогда ему не спастись, он ни за что не сумеет самостоятельно выбраться на высокий крутой берег.
Охваченная ужасом, Джорджия помчалась обратно. Если с ним что-то случится, она никогда не простит себе этого. Остановившись на мгновение, она прислушалась. Дважды она была свидетелем этого необычного явления — наводнения в пустыне. Сопровождающий его шум всегда напоминал ей звуки отдаленного движения по шоссе в часы пик. И зачем ей надо было уходить так далеко!
В следующую секунду чуткое ухо Джорджии уловило приближение огромных масс воды. Выбиваясь из сил, она бежала вдоль узкого коридора, образованного скалами. За следующим поворотом должен быть выступ, на котором она поставила палатку. Завернув за угол, Джорджия взглянула вверх, и — о ужас! — площадка оказалась пустой.
— Конрад! — крикнула она во весь голос. — Конрад! Где ты?
— В чем дело? — вдруг услышала она спокойный голос.
Из палатки показалось недоуменное лицо Конрада. Джорджия молча прижала руки к груди, не в состоянии произнести ни слова. Какое счастье — он жив!
Только тут до ее сознания дошла мысль о том, что под угрозой ее собственная жизнь. Судя по нарастающему гулу, вода быстро приближалась. Цепляясь за выступы скалы и ломая ногти, Джорджия начала карабкаться вверх. Последним рывком она выбросила свое тело на ровное место перед палаткой, вскочила и тут же упала прямо на руки удивленного Конрада. Тот машинально обнял ее за талию, и обессиленная Джорджия, повиснув на сильных мужских руках, уткнулась лицом в грудь Конрада.
Она вдыхала исходивший от его рубашки мужской запах, радуясь тому, что все благополучно закончилось и что Конрад жив.