— А страшно все-таки умирать так, — сказал я Маргарите, глядя на бронзовых моряков. — Хотя, знаешь, лучше уж так, чем как-нибудь по-другому.
— Лучше уж так, чем по-другому, — согласилась Маргарита, и мы пошли домой.
На обратном пути, когда мы опять шли по Среднему, я показал Маргарите киоск, где торгует папиросами дядя Боба.
— Это замечательный человек, — сказал я Маргарите. — Стихи пишет за пять минут, и о чем угодно. У него даже справка о невменяемости есть. Жаль, что мы все деньги истратили, а то бы я купил сейчас папирос, а он бы стихотворение к папиросам добавил.
За эти годы дядя Боба заметно постарел, но был еще бодр. Ларек его теперь был не оранжевого цвета, а зеленого. И папиросы теперь тоже были другие. Уже не было никаких «Сафо», «Американов», «Сальве» и «Трезвонов». Папиросы теперь назывались «Блюминг», «За индустриализацию», «Шарикоподшипник», «Трактор», «Беломорканал», «Кузбасс».
Едва мы миновали ларек дяди Бобы, как нам навстречу попалась змея Лиза. Она шла с черной папкой для нот, вид у нее был очень деловитый. Когда она увидела нас, вид у нее стал еще деловитее. Она быстро прошла мимо.
— Ты видела Эту, которая нам навстречу попалась? — спросил я Маргариту. — Это мой враг номер первый. Я тебе еще расскажу о ней.
— По-моему, она симпатичная, — сказала Маргарита. — Чего ты к ней придираешься?
— Слишком много я от нее вытерпел, чтобы считать ее симпатичной, — ответил я. — Вот она нас заметила и теперь дома будет надо мной издеваться, что я с кем-то под ручку хожу.
— Что ж тут такого, что под ручку?
— Для нас — ничего такого, для нее — все такое. Она слишком серьезная. Я потому и говорил тебе, чтобы ты не становилась слишком серьезной.
— Ты в субботу приходи опять к Смоленке, — сказала Маргарита. — Может быть, Колька мотор наладит, и мы под мотором в залив поедем. Приходи к одиннадцати.
На следующее утро, когда я умывался в кухне, Лиза сказала:
— Рано ты начинаешь бегать за Всякими. Думаешь, я тебя вчера не видела с Какою-То Там?
— С кем хочу — с тем и шучу, — ответил я. — Ты мещанка, ты не понимаешь товарищеских отношений.
— Это ты мещанин недорезанный. Под ручку гулять — это не товарищеские отношения, это мелкобуржуазный уклон.
— Катись колбаской по улице Спасской со своим уклоном!
— Ты глуп, как рыбий пуп!
— Что за шухер на бану? — спросил пришедший на кухню Шерлохомец. — Кто тут на хавире малину размалинивает? — Последнее время, чтобы лучше выслеживать в будущем преступников, Шерлохомец изучал блатной язык. Он даже сошелся с Васей Нашатырем, известным ширмачом, недавно выпущенным из тюрьмы.
Но Лиза Шерлохомцу ничего не ответила. Она презрительно посмотрела на него и ушла в свою комнату, хлопнув дверью.
— Серьезная девочка! — сказал Шерлохомец и красиво сплюнул в кухонную раковину.
В субботу с утра было ветрено. Ветер дул с моря.
Когда я пришел на берег Смоленки, Маргарита была уже там. Ее брат возился на корме двухцветной и двухименной шлюпки.
— Вот это Коля, мой брат, — сказала мне Маргарита.
— Здорово, — сказал я ему. — Скоро отваливаем?
Тот в ответ качнул головой, но не сказал ни слова.
— Ты с ним не разговаривай, — сказала Маргарита. — Он не говорит.
— Глухонемой, бедняга?
— Нет, он нормальный, — объяснила Маргарита. — Но он хочет стать полярным путешественником, вроде Амундсена. Там, на Севере, может, месяцами не придется ни с кем разговаривать. Он молчит уже девять дней.
Маргаритин брат вынул из нагрудного кармана блокнот, что-то написал там и передал Маргарите. Маргарита прочла и передала блокнот мне.
«А этот твой не сдрейфит? Вода пребывает, ветер бала читыре» — вот что было нацарапано в блокноте.
— Он не сдрейфит, — сказала Маргарита. — Ты же не сдрейфишь?
— Чего мне дрейфить? — ответил я. — Я и в большое наводнение не испугался.
В большое наводнение 1924 года мне, признаться, пугаться было нечего, так как в это время я болел скарлатиной и лежал в темной комнате; о наводнении узнал я день спустя.
Наконец мы с Маргаритой погрузились на шлюпку. Маргаритин брат завел мотор.
— А весла-то забыли взять, — вспомнил я.
— Правда, весла-то, Коля? — сказала Маргарита.
Маргаритин брат вынул блокнот и написал:
«Вы что, в технику не верите? Техника в период реконструкции ришает все! Мой мотор не подвидет!»