Сколь ни странной, в чём-то даже противоестественной была эта возникшая после утраты Верочки неприязнь, она всё же вполне объясняла, почему Кондрашов категорически не хотел видеть актрисой собственную дочь.
При этом даже не пытался объяснить ей своего запрета: нет — и всё тут. Ну почему?! Нипочему.
Но, правда: почему не разъяснял позицию, не растолковывал, не отговаривал?
Да потому, что всякий отговор содержит в себе допущение возможности: если бы не то да не это, тогда, конечно, можно было бы, тогда бы как у всех, тогда бы я согласился. Кондрашов опасался, что в результате его отговоров дочь увидит реальную возможность мыслимого, а это приведёт к обратному: к её большей решительности, к окаменению того, что пока ещё зыбкие мечтания.
Если бы дело шло лет двадцать назад, в ту пору, когда он вовсю снимал кино, он бы знал, как поступить. Он мог сделать вид, что вполне одобряет её выбор — и стал бы брать её с собой на съёмки.
Восемь недель она провела бы со съёмочной группой в Братске, где шла работа над фильмом «Свет и тьма»; на следующий год — полтора месяца в Казахстане на съёмках ленты «Непобедимые».
Ни в одном, ни в другом месте не было ни красных дорожек, ни алых платьев, ни золотых статуэток, ни софитов, в слепящем свете которых смеются радостные лауреаты, ни шампанских пробок, летящих в потолок. Лично ему из всей сибирской экспедиции больше всего запомнилось, как они изнемогали от комарья и отвратительного питания, вызывавшего разного рода органические расстройства и срыв графика. А на «Непобедимых» каждый из девяти объектов был по меньшей мере в трёх часах тряской езды по дикой жаре от поганой гостиницы: уезжали без чего-то шесть, приезжали мёртвые за полночь. И тоже с питанием несколько того-с… поляк Анджей Сикорский смешно возмущался: суп баран, каша баран, пирог баран, скоро компот баран?!
Делая вид, что стремится приохотить девочку к профессии, он бы настаивал, чтобы она не валялась в гостиничном номере, а неотлучно была при нём и наблюдала за процессом создания кинокартины. Ну и впрямь, если собралась стать звездой, кой толк тратить время попусту? Решила идти этой дорогой — так разуй глаза, дурында, хватай неоценимый шанс раньше других, знакомься с секретами ремесла, через несколько лет тебе всё это понадобится!..
Она увидела бы и злые слёзы актрис, и ежевечерне пьяных актёров, гогочущих над собственными тупыми шутками, и зависть одних к другим, и презрение других к третьим, и полыхание честолюбия в каждой душе, и в каждой душонке готовность на всё ради большей роли.
Она бы поняла, чего это всё стоит. Она бы раз за разом наблюдала, как озверевший от жары, монотонности происходящего и неукротимого поноса второй ассистент оператора выскакивает на секунду под камеру, чтобы хлопнуть нумератором и прохрипеть: «Дубль восемь!» или «Дубль четырнадцать!».
И как столь же одурелые, измотанные актёры в восьмой или в четырнадцатый раз пытаются сыграть то, что требует от них Кондрашов… и как сам он стоит в белой панаме рядом с оператором, прижимая к груди сжатые кулаки, — и когда кажется, что дело наконец пошло, начинает приподниматься на цыпочки, будто сейчас взлетит; а когда всем становится ясно, что сцена снова завалена, злобно лупит себя кулаками по бёдрам и срывается на крик…
Но календарь норовил перевалить в третье тысячелетие, он давно ничего не снимал, хотя крутился всё там же, в кино, и занимался кое-чем — так, между делом, для поддержки, знаете ли, штанов. Да и само кинопроизводство превратилось не пойми во что, никаких экспедиций уже по большей части не было, весь нелепый фальшак в павильоне, некуда везти девчонку, чтобы тыкать носом в изнанку профессии.
Так что он просто отрезал: как мать, ты не будешь.
И дело с концом.
* * *
— Ещё бы чай с калиной.
— С малиной.
— Нет, с калиной. От кашля.
— Да всё уже. Нет никакого кашля. Завтра приеду.
— Ну и хорошо. Отлично. Клавушка тоже собиралась.
— Клавушка? Ну хорошо.
— Ну ладно.
— Ладно. Пока.
— Целую.
— И я тебя. А что это она вдруг?
— Кто, Клавушка?
— Ну да. Она же…
— У неё с папой дела.
— Господи. Какие дела?
— Ну, не у неё самой. Какой-то её приятель. Бывшего мужа приятель.
— Это который был олигарх?
— Ну, не знаю, какой он там олигарх. Ну да, его приятель.
— Клавушка теперь за него собирается?
— Нет. У Клавушки теперь офицер.
— Час от часу не легче. Какой ещё офицер? Таможенной службы, небось…
— Нет, нормальный офицер. Морской. Подводник.