А тут пропал отовсюду. По всем трём номерам одно и то же: клиент временно недоступен.
Вася уже с вечера весь осунулся, взбледнул, хоть и выпивши был… Я ещё подумала: что-то нос у него как-то заострился, что ли… да не придала значения. Утром — та же музыка. Наша песня хороша, начинай сначала… Едва десяти дождались, стал он по рабочему трезвонить. Прежде Вася никогда им не пользовался, только после самых первых разговоров поручал кому-то проверить, есть ли такой номер, правда ли в банке, числится ли там такой… всё так и оказалось, без обману, но это давно было, в самом начале, денег ещё не давал. А потом что проверять, если кругом вась-вась и полное доверие. Да и по рабочему его не поймать, вечно он на каких-то совещаниях или в управление уехал… лучше на мобильный. Взялся звонить — что-то не отвечают. Он опять по сотовому…
Весь день вокруг этого и суетились. Да что толку? Недоступен — и хоть ты что делай.
А если у самого Васи телефон вдруг оживал, так он прямо подпрыгивал. Вот оно! Наконец-то!.. Может, в аварию попал или в метро застрял, потому и был в недоступности — а теперь прорезался!.. Он ведь человек-то верный, твёрдый, честный, неподкупный, не может подвести!.. Ведь сколько раз мог обмануть, а нет, лишний раз честность свою доказывал… снова и снова доказывал!..
Подпрыгнет, на экран глянет… опять не то.
День прошёл… ночь он ни копеечки не спал. Я задремлю, он всё ходит, глаз не сомкнул. Ну а утром-то и случись… Тут у нас, слава богу, своя «скорая» есть. Привезли мигом, да толку… он через день прямо там, в реанимации. Врач сказал, глупо было и надеяться. Мол, при таком раскладе никакой надежды. — Василиса Васильевна вытерла платочком глаза. — Да как же не надеяться-то, господи!.. Хоть понадеяться напоследок!..
— Да…
— Ну и всё… всё, Серёжа, понимаете?.. Ну а раз так, — сказала она нормальным голосом, — так тут опять дела. Да какие. Прямо делища. Плачь не плачь, а хоронить надо?
Она пытливо на меня смотрела. Я вынужденно кивнул.
— Вася заранее позаботился, когда ещё купил на Перепечинском. Мы ведь с ним так и не зарегистрировались. А там у них в случае чего строгости: кого к кому можно, кого нельзя, незарегистрированную в случае чего не положат, хоть ты их озолоти. Так он два участка оформил, два бок о бок: один на себя, другой на меня, у меня отдельное свидетельство. Всё ясно, да?
Снова посмотрела, и снова мне пришлось пожать плечами:
— Да уж куда яснее…
— Вот и я говорю. А Лилианка на этом месте словно с ума сошла. Нет, кричит. Что за глупости, Вася! Что ещё за Перепеченское?! Никакого Перепеченского! На Новодевичьем будем! Папа знаменитый режиссёр! Сколько для страны сделал!.. Господи, говорю, Лилианочка, окстись. Я бы и рада, да как же мы это сможем?! Если бы Василий Степанович сам этим занялся, у него бы, может, и получилось. Всё-таки у Васи кое-какие серьёзные связи были. Хотя тоже бабушка надвое сказала, дело-то и при больших связях неподъёмное. Но этого я не стала ей говорить, ведь смотрю — просто не в себе… Мы-то, говорю, мы-то с тобой, две идиотки, как можем такое осилить? А она и отвечает: а нам и не надо, за нас Александр всё сделает. Александр для неё никаких денег не пожалеет. Александр такой, он всё может, он добьётся, чтобы отца на Новодевичьем положили! Каково?
Я пожал плечами.
— Он нарочно её с ума сводил, — убеждённо сказала Василиса Васильевна. — И свёл. Специально, чтобы она отца умасливала. Ну или чтоб лишнего сомнения в него не вселила. Про заграницу ей мозги морочил: в Африку с Америкой поедут они свадьбу играть. Насилу она его отговорила от Африки с Америкой: кое-как на Путевой дворец согласился, всё фыркал, мол, зря она от земли оторваться боится и напрасно за подружек держится, которым ради такого дела за границу махнуть деньжат не хватит, она теперь совсем другого полёта птица, ей прежние интересы ни к чему.
— Это какой Путевой дворец? — поинтересовался я.