— Лена! Шура! — закричала Марина на весь дворец, подпрыгивая и так размахивая обеими руками, будто провожала пароход. — Мы тут! Мы тут!
Шура был в расстёгнутом норковом пальтеце, а в руках держал Ленину соболиную шубу.
— Хорошо, хорошо! — крикнула Лена. — Вижу, вижу! Мама, не кричи!
Жених направился к гардеробу. Он кивнул мне, проходя. И пожал плечами, словно уже нашёл человека, с кем можно усмехнуться на равных по поводу всей этой суматохи. Маска у него была капитальная. Норковое кепи закрывало лоб, я видел одни глаза.
Он едва успел разделаться с лишней одеждой, когда женщина в бордовом, в цвет декора, громко возгласила:
— Белицкая! Никаноров!
Лена перехватила букет, взволнованно отвела фату, сняла маску и, смеясь, посмотрела на жениха.
Он тоже снял маску и широко и смущённо улыбнулся.
Это был Александр.
* * *
Я никак не ждал, что прошлое так неожиданно всколыхнётся. Всё-таки прошло семь лет. Семь лет — не шутка. Сколько воды утекло. Как всё поменялось.
Я этого никак не ждал, а потому был совершенно не готов к тому, что во мне появится это неукротимое желание.
Между тем оно возникло — и да, оказалось неотступным. Я не мог забыть о нём ни на миг. Оно жило и настоятельно требовало утоления — изо дня в день, из минуты в минуту. Лисёнок, грызущий брюхо.
Я и не подозревал, что способен на столь сильные чувства. Довольно мучительное ощущение.
Я должен был это сделать. И я хотел это сделать.
Правда, я хотел совсем не так, как хочется чего-нибудь приятного.
Вкус был совсем иной: достижение желаемого не сулило ничего хорошего, а, наоборот, обещало много неприятностей самого катастрофического толка.
Другими словами, в намеченном достижении желаемого не могло быть ничего радостного, кроме самого достижения.
Но не такая это и новость. Вот, например, посещение стоматолога. Что приятного. Однако оно избавляет от не просто неприятного, а совсем невыносимого. Или рвота. Явка с повинной, в конце концов. Разные могут быть аналогии.
Что мне было делать?
* * *
Я сидел в машине.
Продумывая схему, я беспокоился о необходимости в нужный час запарковаться в подходящем месте: она выглядела проблематичной. Но нет, в любое время можно было найти свободное местечко, я несколько раз приезжал, чтобы удостовериться. Что и неудивительно, если учесть стоимость парковки. Но ведь не каждый день приходится, можно и заплатить.
Деньги не могли идти ни в какое сравнение с тем, чем предстояло мне расплачиваться.
Конечно, я надеялся на везение. Могло ведь вдобавок к тому, что я всё тщательно продумал и рассчитал, ещё и повезти. Так повезти, чтобы мои счета были погашены.
Но это, конечно, была совершенно пустая надежда.
Он должен был выйти из второго подъезда.
Всего их было четыре — два с одной, два с другой стороны. Всюду довольно оживлённо. Это и понятно, если шестьдесят этажей. Я ожидал худшего, но когда приехал впервые, чтобы осмотреться и прикинуть что к чему, всё оказалось не так плохо. То есть особой толкучки не было. Но и пауз не возникало — двери то и дело поблёскивали. Потом я ещё дважды прохаживался, присматриваясь и кое-что для себя отмечая.
От второго подъезда до того места, где я поставил машину, было метров двадцать, не больше.
Так что двери я отлично видел. И даже пространство холла за чистыми стёклами.
Ожидавшие пропуска переминались у турникетов или у подоконников. Кто получал, проходил мимо охранников к лифтам. К некоторым визитёрам, наоборот, кто-нибудь спускался. Выйдя за турникеты, передавал папку или конверт. Получивший шагал к дверям, отдавший нырял обратно в турникет.
А иные прохаживались с визитёрами, что-то обсуждая, или болтали у кадок с пальмами, а то садились на подоконник. С подоконников их сгоняла охрана, тогда они снова прогуливались.
Вряд ли мне удастся разглядеть его из машины сразу, как он выйдет за турникеты. Лучше концентрироваться на дверях.
Позвонив утром, я сказал, что очень не хочется всей этой мороки — охрана, пропуск. Да и зачем, делать у него в офисе мне совершенно нечего. Не мог бы он сам спуститься, чтобы взять. Не мог бы оказать такую любезность. Нам ведь только на секунду увидеться. Подразумевалось, что как-нибудь потом мы можем встретиться по-настоящему.
Я звонил и накануне вечером. Сказал, что завтра буду неподалёку примерно в такое-то время. И не могли бы мы пересечься. Ну да, он ответил, конечно. Давай созвонимся часов в одиннадцать. Отлично, сказал я, около одиннадцати позвоню.
Казалось бы, что стоит проговорить такие простые вещи. Но я дня три репетировал. Слова превратились в музыку. Фразы звучали в мажоре, были бодрыми, убедительными.