Утренний разговор я тоже заранее отладил. Я позвонил без четверти одиннадцать, ещё из дома. Давай в половине четвёртого, сказал он. Плюс-минус. Удобно?
Да конечно, сказал я. Очень удобно. Плюс-минус. Не спеши, я ведь на машине, могу и обождать.
Я боялся, что он скажет, что кого-нибудь пришлёт. Так и так, мол, подъезжай, я отправлю сотрудника забрать книжку. Чтобы никому из нас по лифтам не валандаться.
Это было бы разумно. Офис на двадцать седьмом. Если я не хочу ехать к нему через двадцать шесть этажей, с чего бы ему хотеть делать это самому.
Но я рассчитывал, что ему станет неловко. Всё-таки мы не вовсе чужие люди. Пусть мы совсем недолго знакомы, но всё-таки его друг уехал в Сингапур, а я не уехал. И с честью свидетельствовал.
При этом я был готов и проявить настойчивость. Деликатно проявить настойчивость. Если бы он сказал, что в половине четвёртого кто-то там выйдет и заберёт, я бы деликатно возразил. Я бы сказал, что мне ведь нужно будет подписать. Сделать дарственную надпись. Такому-то от такого-то, со всем уважением. И как-то неловко делать от всей души дарственную надпись, если будет совсем посторонний, который так просто по службе вышел. Надпись-то не постороннему. Хоть книжка и не такая уж свежая, ей не год, даже не два и не три. Но всё-таки. Мы перемолвились об этом ещё на свадьбе, и я обещал. Когда обещал, не знал, зачем это делаю, а через несколько дней понял.
Короче говоря, не мытьём так катаньем. Во всяком случае, я всё бы для этого сделал. У меня много чего было заготовлено. И ничто из заготовленного не могло вызвать никаких подозрений.
Это ведь тоже было очень важно.
Но он ничего такого не сказал. Это уже была большая удача. Когда я позвонил утром, он не стал спорить, не стал ничего предлагать, а просто согласился. Молчаливо признал, что мне нечего делать у него в офисе, так что ради такой мелочи не стоит и валандаться. Да, он сам спустится в половине четвёртого. Плюс-минус. Конечно, сказал я, плюс-минус. Ничего страшного, я ведь буду в машине.
Ещё удачно было, что не возник промежуточный вариант. Он ведь мог предложить промежуточный вариант: я спущусь, а вы ждите в холле.
Ждать в холле — это меня не устраивало. Меня устраивало, чтобы в половине четвёртого — плюс-минус — он прошёл двадцать метров от дверей и сел в машину.
Хотя бы на минуту. Вообще-то мне должно было хватить и гораздо меньшего времени. Секунд десять, наверное. А то и меньше. Но так уж говорится — на минуточку, мол.
После нашей встречи прошло три с лишним недели. Всё это время я очень сдержанно себя вёл. Сдержанно и рассудительно. Так сдержанно и рассудительно, что даже боялся удариться в ещё большую рассудительность. Начать рассуждать о том о сём. Как надо. Надо ли. Может, и не надо вовсе. Кто виноват. Кто не виноват. В чём виноват. А в чём не виноват. Стоит ли оно того. Может, оно того вовсе и не стоит.
Первый импульс — одно, а что по здравом размышлении — совсем другое.
Первый импульс был отчётлив и настоятелен.
Но я не мог сразу ему поддаться. Поддаться сгоряча первому импульсу не было никакой возможности. Всё обдумать и всё приготовить — на это требовалось некоторое время.
И ведь я не мог ничего доказать. В случае чего, я бы даже не смог толком объяснить, почему именно такой разворот выбрал. Кто бы мне поверил. Что за нелепые основания.
Мне стоило труда сознательно сдержаться, не поддаваться первому импульсу.
К счастью, Александр меня не узнал. Так показалось мне с самого начала, потом я совершенно уверился: нет, не узнал.
Да и как ему было меня узнать? У него не было причин, чтобы мой образ навечно врезался в память.
Это у меня такие причины были.
Так или иначе, это было огромным моим преимуществом.
В какой-то момент я это преимущество чуть было не утратил. Не знаю, что взбрело. Откуда бы могла такая глупость взяться. Дикость какая-то. Чуть было не испортил. Всё бы пошло прахом.
Наверное, это оттого, что я был растерян.
А что удивительного? Растеряешься, пожалуй. Столько всего сразу всколыхнулось. Столько всего забытого. Столько давнего. Прошлое уж заросло… покрылось новой кожей… почти бесследно.
И тут такое.
При этом я сразу, в первую секунду, в первое мгновение понял, что должен сделать. Словно все эти годы я ни на мгновение не сомкнул глаз, а только думал и думал, что и как следует предпринять.
Ничего похожего в эти годы не было — и вдруг обнаружилось, что было. Просто я не знал — а оно было. Оказалось, что дело давно решено. Решено в целом — эскизно, но отчётливо; осталось проработать кое-какие детали. Без спешки просчитать, определить, как именно это должно случиться.